Это означает, что ему удалось подбить два боевых и четыре грузовых борта.
– Хмм. Хендерсон дело знает.
Недалеко от Внутренних Миров они пытаются сделать нечто совершенно из ряда вон. Второй флот совершает налет на систему Томпсона. Тяжелые корабли остаются позади, охраняют флотилию кораблей-носителей, танкеров и тендеров, с которых спрыгивают клаймеры. Они даже боезапас возобновляют в космосе. Интересно.
Хотелось бы знать, останется ли у нас хоть один клаймер, когда осядет пыль.
Никастро на борту.
– Давай на место, сержант. Похоже, у нас неприятности.
Я смотрю, как он перетаскивает последний ящик с рационами.
Черт возьми, а мне куда лучше. Потрясающе, как несколько ящиков могут поднять человеку боевой дух.
– Приближается к оптимуму, командир, – говорит Берберян.
– Очень хорошо. Готовьтесь, мистер Уэстхауз. Никастро уже внутри?
– Он у люка, командир.
– Мистер Вейрес, заберите Никастро внутрь.
– О черт! – рычит Берберян. – Командир, нас надули. Пуск ракет. Четыре штуки.
– Рассчитать скорость. Время подлета, Канцонери!
– Есть, сэр!
– Передать астрогаторам.
Уэстхауз оглядывает отсек. Мы встречается взглядами. Он улыбается и возвращается к работе.
Через аквариум несутся четыре красные звездочки. При ускорении в сто g они доберутся быстро.
– Никастро внутри, – объявляет Вейрес.
– Готовы, мистер Уэстхауз?
– Готов, командир!
– Инженерный отсек! Переход на аннигиляцию!
– Есть переход на аннигиляцию!
Мы собираемся в клайминг?.. Хорошо. Они признались, что у них есть АВ. Но много ли это нам даст?
Канцонери закончил расчеты.
– Подлет ракет через тридцать секунд.
Куда девается время?
– Мы сможем, мистер Уэстхауз?
– Данных у меня достаточно, сэр. Только если они не перейдут в гипер.
– Об этом они, пожалуй, не врали. Такие аномалии двигателя означают выход из строя гипергенераторов.
– Десять секунд, – говорит главный компьютерщик. – Пять…
Завывает сирена. Я слышу «три» и «два», и мы уходим в клайминг.
Через шесть минут мы возвращаемся обратно. Корвет так близко, что, когда камера пушки его захватывает, он занимает весь экран. Через разделяющее пространство летят извилины молний. На таком расстоянии не важно, есть ли у них защитный экран.
Старик смеется:
– Мы тебе тоже соврали, охотник. Оставался у нас АВ.
В борту корвета появляются красные разрезы. Один, около носа, выпирает и лопается. Сквозь пролом хлещет ливень барахла.
Тревога. Снова в мир привидений. Рядом со мной командир.
– Давай в оружейный, мой мальчик. Теперь у нас ничего не осталось, кроме твоей игрушки. У Ито излучатели должны остыть. Целься в двигатели. Давай! Шевелись!
Протискиваясь в люк оружейного отсека, я слышу его спор с Уэстхаузом. Вроде бы Уэстхауз хочет драпать, пока еще есть запас для клайминга.
Я оказываюсь в кресле у пульта моей пушки. Пиньяц ее уже разогрел. Плывут данные о цели. Сбрасываю предохранители, осматриваюсь. Не нервничает только Пиньяц. Я переключаюсь на ручное управление. Сделаю все сам.
Тревога.
Черт побери! Я не готов!
Вон он. Судя по звездам, мы зашли с другого борта. Нацеливаюсь в центр корабля. Стреляю и пытаюсь перенацелиться ближе к корме. Дырочки в крыльях мотылька.
– Слишком высоко! – кричу я. – Надо под крыло!
Из корвета выхлестывает луч. Проходит между кэном и тором, корабль качается. Опора пылает и разваливается на куски. Я бью в основание луча.
– Вниз, черт побери!
Мы движемся, но слишком медленно.
Это безумие. Два питбуля с переломанными хребтами пытаются вцепиться друг другу в глотки.
У корвета в борту новые следы от швейной машинки. Из некоторых струится газ. Крыло заметно поднимается. На самом деле это мы теряем высоту. Вокруг заработавшего двигателя корвета пылает пламя.
Стежки быстро двигаются в сторону кормы. Кольца прицела наезжают на вентиляторы тепла, дергаются обратно. Господи! Так близко, что его просто рукой достать.
Красные лампочки у меня на пульте.
– Боеприпасы кончились! – кричу я. – Пора сваливать отсюда!
Тревога. Переход в гипер. Еще один луч из корвета. Бум! Третья пусковая слетает с тора градом осколков. Третья пусковая, с которой мы так намучились после Ратгебера. Даст Бог, тракт ускорителя не затронут. А то в клайминг уйти не сможем.
Мир становится призрачным.
Но всего на несколько минут. Выходим. Камеры ищут, охотятся за корветом. Что он делает? Идет за нами? Вот он. Где-то около двух тысяч километров. Ускоряется… взрыв сверхновой!
Черт побери! Похоже, несколько камешков мы ему в камеру синтеза закинули. Слабый и неровный, несется победный гул по операционному отсеку.
Я вываливаюсь из кресла, только теперь осознав, что не пристегнулся. И люк в отсек никто не задраил. Я ползу к нему и захлопываю.
Яневич ждет, улыбается.
– Чертовски классная снайперская стрельба для одноногого интеллектуала.
Я тоже улыбаюсь:
– Ага! Ну, вот. Еще одна звездочка у Старика.
Командир снова с хмурым видом нависает у Уэстхауза над плечом.
Берберян и Кармон одновременно говорят. Рыболов что-то кричит.
– Веселись, – говорит Яневич. – Вечеринка только начинается.
В аквариуме дисплея что-то движется. Что клаймер подбит, они знают. Они не знают, что теперь мы безоружны. Похоже, что мы их напугали.
Кармон работает в режиме самой крупномасштабной сетки. Повсюду красные и зеленые блики.
Старик что-то бурчит Тродаалу. Очевидно, спорит со штабом. В точку заправки нам никак не попасть. Наша единственная надежда – Тервин.
– Приготовиться к переходу в гипер! – говорит Старик.
Нам приходится прыгать. Надо подобраться как можно ближе. Может быть, сохранился хоть какой-нибудь лоскуток планетной защитной системы. Выстрел наудачу.
Можем запутать след, потом отключить двигатели, оставив только аварийную систему, и дрейфовать к цели. Но экипаж не готов к переходу в норме. Самый оптимистичный прогноз Канцонери – это девять дней пути. Сквозь самое пекло битвы.
Нет, спасибо. Такие прогулки – для самоубийц.