— Сколько? — спросил «старшой». В его планы не входило ссориться. Он предпочитал унизительный мир победоносной войне. Ради этого он готов был терпеть невоспитанность собеседника.
— Пятнадцать процентов!
«Старшой» вытащил из кармана пачку купюр. Борец брезгливо взглянул на тонкую пачку. Стоило плыть сюда, за тридевять земель, за этими худосочными бумажками. Он дома с десяти киосков больше бы собрал. И без всякого геморроя.
— Ты не понял, мужик. Я сказал, пятнадцать процентов.
— Но мы еще ничего не заработали!
— Ну так заработаете. Что мне, каждый месяц к вам сюда пуп надсаживать?
Вздыхая и морщась, «старшой» вытащил еще две пачки денег. И приплюсовал к первой. Это уже была довольно приличная сумма. Но Борец приехал не за деньгами.
— Ты опять ничего не понял. Эти твои бумажки мне ни к чему. Мне нужна валюта! Или пятнадцать процентов того, что вы здесь наковыряли. Усек?
— Но мы ничего не ковыряли. Мы ведем изыскания…
— Заплетать мозги можешь своей бабе. Кто будет сидеть в этой дыре за просто изыскания. Короче, так, или ты сейчас колешься, или едешь с нами. И договариваешься с Папой. А мне ваши проблемы до фонаря.
Полутяжи придвинулись к «старшому» с боков.
— Хорошо, я дам еще столько же, — показал «старшой» на деньги. — И лично вам.
Такие немалые деньги за просто так не предлагают. Наверное, прав был Папа. Что-то здесь нечисто.
— Не пойдет. Поедешь с нами, — мотнул головой Борец и крикнул рулевому: — Заводи свою таратайку. Мы едем обратно.
— Ладно, — обреченно согласился «старшой» — Пошли в лагерь.
— Зачем?
— Ну, не ношу же я то, что вам нужно, в карманах, — ответил «старшой». И мельком взглянул на мужиков-водоносов Те опустили на землю наполненные водой ведра и закурили.
— Ну, пошли, — обрадовался легкому разрешению конфликта Борец. — А ты здесь побудь, — велел он одному полутяжу.
В лагере, в штабной землянке, сели за стол. Два облаченных в белые халаты «мужика» прислуживали, разнося бутылки и тарелки с закуской.
— Культурно у вас тут, — похвалил Борец, оглядываясь и опрокидывая в рот стакан водки.
— Стараемся не дичать, — ответил «старшой».
— Это правильно. А то я у старателей как-то был, так они там завшивели от грязи. И на хрена им, спрашивается, бабки, если они их все равно не тратят?
— Чтобы нам отдавать, — хохотнул полутяж.
— Точно! — заржал Борец. — Ладно, спасибо за хлеб-соль. Теперь давай расчет, и мы поехали. Где у тебя «железо»?
— Сейчас принесут
В землянку вошел человек. С «дипломатом».
— Этот, что ли?
— Этот.
Человек встал напротив стола. И развернул «дипломат» торцом.
— Ну, давай. Подходи. Че мнешься? Человек приподнял дипломат, слегка тряхнул, две его половинки разошлись и опали, как стручки с гороха. В руках у человека оказался автомат.
— Сидеть тихо!
— Ах ты сука! — удивился Борец и потянулся к внутреннему карману. Но не успел. Два официанта подскочили к нему и схватили за руки. На полутяжа навалился «старшой» и еще кто-то. Но рэкетиры были сильны Как трехгодовалые бычки. И так же упрямы. Они гнули нападавших к столу и пытались взять их на болевой. В землянку ввалилось еще несколько человек.
— Осторожно! Не помните их, — прокричал командир.
Совместными усилиями гостей одолели. Завернули руки за спину, оттянули головы за волосы.
— Зря вы на деньги не согласились, — с сожалением сказал «старшой». — Было бы лучше и вам, и нам. — И кивнул официантам.
Официанты раскупорили бутылки и всунули горлышки в рот рэкетирам. Выпучивая глаза, булькая и кашляя, они заглотили содержимое бутылок.
— Тащите их к реке, — приказал командир. Несколько человек попробовали приподнять обмякшие туши.
— Отъелись на дармовых харчах! Ну же, шевелите ножками! Не маленькие дети!
Пленников подтащили к берегу, где уже лежали связанные рулевой и второй полутяж.
— Что будем делать? — спросили бойцы.
— Как они говорят — мочить, — ответил командир.
Борца и двух его подручных вытолкали на глубину, уронили и, схватив за волосы, развернули лицами в воду. И держали, пока они не перестали трепыхаться. Рулевой с ужасом наблюдал за происходящим.
— Мужики, мужики! Пощадите! Меня-то за что? — просил и плакал он, догадавшись о своей скорой судьбе.
— За то, что такую шваль возишь! Ладно, давай на посошок.
Рулевого оставлять в живых было нельзя. Иначе кто бы поверил в несчастный, с одним недостающим трупом, случай?
Рулевого отволокли на глубину и утопили. Как и его пассажиров. Утопленников развязали, затащили на катер и усадили на диваны. Потом принесли пустые бутылки и налепили на них уже мертвые, но еще теплые пальчики. А стаканы были захватаны еще в землянке.
— Пройдете километров тридцать вниз и на порогах перевернете катер, — приказал командир двум бойцам. — Вернетесь пехом. Да! И залейте в баки бензин. Примерно столько, сколько они израсходовали на последнем отрезке пути. Чтобы все сошлось. Чтобы все тютелька в тютельку…
— Есть!
— И смотрите, чтобы бутылки из каюты не вылетели…
Будущие следственные мероприятия должны были классифицировать происшествие как несчастный случай на воде, произошедший в результате ошибки пьяного, как и его пассажиры, рулевого. Вскрытие установило бы крайнюю степень опьянения и отсутствие каких бы то ни было признаков насильственной смерти. Никаких телесных повреждений. Только речная вода в легких. Причем соответствующая составом месту происшествия. И многочисленные отпечатки пальцев на пустых бутылках…
— Все. Будем считать, что инцидент исчерпан. Всем заниматься текущей работой, — приказал командир. — И приберите лагерь. Под метелку. Чтобы ни пылинки, ни соринки. Чтобы никаких следов.
Прапорщик Анисимов томился ожиданием. Как сосватанная, но все еще не отведенная под венец невеста. Схрон был выкопан, груз в него опущен, письма по контактным адресам отправлены. Не им отправлены. Мальчиком-пастушком. Ему самому куда-либо что-либо отправлять и с кем-либо контактировать, кроме как по сельскохозяйственным делам, было заказано.
Груз на месте. Оповещение прошло. А в ответ — ни слуху ни духу. Что дальше? Дальше-то что?
Прапорщику совершенно не улыбалось продолжать заниматься сельским хозяйством, вспахивая, удобряя и обрабатывая свои бескрайние фермерские поля еще целый сезон. Да еще изображать при этом большого любителя возиться с землей. Да он на эту землю после многонедельных шахтных выработок без содрогания смотреть не мог! Вот где ему эта землица встала!