Маруша пытается разнять драчунов, но ей это не удается.
Перестаньте сейчас же, дураки! — шипит она на них. — Драться — это же полный идиотизм!
Не знаю, не знаю. Смотря кто кого лупит. В настоящий момент удача на стороне Юсуфа. Я болею за него всей душой. Но этот Дэнис, как назло, оказался неплохим борцом: он проводит такой удачный захват шеи сверху, что бедняге Юсуфу уже не вырваться из его клещей. Жаль!
Да, Маруша права: драться — это полный идиотизм! Поэтому я принимаю решение вмешаться. Совершенно объективно и беспристрастно. Я кусаю одного их драчунов за ногу. Совершенно случайно это оказывается нога Дэниса. Тот орет от боли и отпускает своего противника. Юсуф собирается опять броситься на врага, но Маруша с Изабель виснут у него на руках и удерживают его. Дэнис сидит на земле, держится за свою ногу и, с трудом сдерживая слезы, скулит:
— Эта подлая такса меня укусила!
Что?.. Ах, так это была такса? Отлично, значит, я тут не при чем.
Ужин я пропускаю, потому что решил слинять. Не в смысле изменить цвет шкуры, а в смысле удрать. В то время как Леонардо прирос к своей миске и лопает, я потихоньку покидаю сад. Выбравшись на улицу, я включаю турбопривод и несусь с такой скорость, что у меня дымятся лапы.
Причина моей спешки — пять букв и белоснежная шкурка, усыпанная, как звездами, черными пятнами. Совершенно верно: я на пути к своей Сенте, которая, я надеюсь, как раз совершает вечернюю прогулку со своим хозяином в Восточном парке. Если нет, то я сяду перед ее дверью и буду ждать до тех пор, пока она не появится.
Да, тоска… Перед ней бессильно все, даже мой голод и вид нежнейшего рагу из птицы, которым Тим хотел меня угостить. Мой маленький верный спутник, Леонардо, конечно, помчался бы вместе со мной, если бы я не улизнул от него. Но во время запланированного tête-à-tête с mon amour я хотел бы, чтобы мы были, так с казать, entre nous. (Если это предложение покажется вам китайским, загляните во французско-русский словарь.)
Через десять, запыхавшись, я прибегаю в Восточный парк и прочесываю его в поисках Сенты. Черт побери, ее нигде нет! Не долго думая, я беру курс на ее дом.
Ого! Что это тут происходит? Прямо перед домом Сенты стоит машина скорой помощи с раскрытыми дверцами и включенным синим маячком. Тут явно что-то стряслось! В этом момент из дома выходят два санитара с носилками и проворно ставят носилки в машину. Рука лежащего на носилках больного бессильно свисает. На мизинце я замечаю кольцо с кроваво-красным камнем.
О Боже! Да это же хозяин Сенты! Судя по встревоженным лицам и торопливости санитаров, состояние старика оставлять желать много лучшего. Едва машина трогается, как включается сирена. Через минуту скорая помощь исчезает за углом.
А Сента? Я прижимаю ухо к входной двери и прислушиваюсь. Изнутри доносится тихий вой. Если бы старик был женат, его бы сопровождала в больницу жена. Неужели Сента осталась одна в квартире? Или ее временно взял к себе кто-нибудь из соседей?
Вой Сенты разрывает мне сердце. Как бы я хотел утешить скорбящую далматинку! Но пока что мне не остается ничего другого как ждать. Вздохнув, я ложусь перед дверью. Вскоре появляется толстый мужчина с румяными щечками и хозяйственной сумкой и отпирает дверь. Я хочу проскользнуть в дом у него между ног, но толстяк отталкивает меня в сторону и с треском захлопывает дверь у меня перед носом.
Следующую попытку я предпринимаю, когда дверь открывают две молодые дамочки. Эти две трусихи не решаются прикоснуться ко мне и суют мне под нос свои дымящиеся сигареты, чтобы отпугнуть меня. Что за идиотизм? Хотя я ведь всегда знал: курение вредит здоровью, особенно мозгам.
После этого долго ничего не происходит. Если, конечно, не считать урчания в моем желудке. Поскольку я с утра ничего не ел, в брюхе у меня настоящий концерт симфонической музыки. Надо же, какая нелепость — в то время как я изнемогаю от нежности к бедной Сенте, пузо мое издает самые что ни на есть прозаические звуки!
Голод усиливается с угрожающей скоростью и все свирепее вгрызается в желудок. В конце концов я не выдерживаю. Надо срочно что-нибудь бросить на клык! И я решаю сбегать в парк, чтобы заморить червячка и опять вернуться к дому Сенты.
Сказано, сделано. В парке я включаю свой нюхательный аппарат на полную мощь. Было бы смешно, если такой сыщик, как я, не смог найти ничего съедобного! Сначала мне попадается булочка, которая выглядит, как старый ржавый велосипедный звонок (и имеет такой же вкус). Я грехом пополам проглотил маленький кусочек и потащился дальше. Следующим деликатесом на моем пути была пицца с сыром, ветчиной и покрытыми плесенью грибами. Ффффу! Потом алчущим взорам моим предстают картофель фри и продолговатый предмет, который когда-то, лет тридцать пять назад, был жареной колбаской. При виде всех этих лакомств мой желудок исполняет «Марсельезу». Однако музыкой, пусть даже революционной, сыт не будешь.
Проходя мимо маленького пруда, я вижу пару уток. Рот мой мгновенно наполняется слюной. В прошлое воскресенье я впервые попробовал жаркое из утки. Вкуснятина! Может, устроить утиную охоту? Вопрос в том, будут ли эти водоплавающие такой же вкуснятиной в сыром виде? Поймать утку мне ничего не стоит, а вот зажарить ее — это не по моей части.
Как поется в одной детской песенке, «все мои утята плавают в пруду». Эту песенку словно специально придумали, чтобы поиздеваться надо мной: мировыми рекордами по плаванию я, к сожалению, не могу похвастаться. А кроме того, вода — это такая противная штука: во-первых, когда залезаешь в нее, то становишься весь мокрый, как курица, а во-вторых, можно околеть от холода, если, конечно, сейчас не лето и под рукой нет фена для волос.
Плевать! Была, не была! Я подхожу к воде, делаю глубокий вдох и готовлюсь к прыжку, как вдруг слышу звонкий голос, выкрикивающий до боли знакомое имя:
Освальд!
Я удивленно оглядываюсь по сторонам и вижу на другом берегу пруда Надин, новую даму сердца моего хозяина, с двумя подружками. Она машет мне рукой, и все трое несутся ко мне. Чего это они так спешат? Остановившись в двух метрах от меня, они шушукаются. Что за дурацкая мода — секретничать в присутствии посторонних! Я этого терпеть не могу, поэтому оскаливаю зубы и рычу, заглушая урчание желудка.
Одна из девчонок испуганно шарахается от меня. Она маленькая, но плотная; на носу у нее очки с толстыми круглыми стеклами. Вторая подружка Надин — крепкая девчонка высокого роста с черной толстой косой.
— А он не кусается? — спрашивает та, что поменьше.
— Чушь! Он очень милый пес, — говорит Надин. — Посмотри-ка, что я тебе принесла, Освальд.
Ого! Это еще что такое? Надин держит в руке клетку, на которую я сначала не обратил внимания. Она ставит ее передо мной и открывает дверцу.
— Да ну! Бесполезная затея! — бормочет высокая. — Таких глупых собак не бывает!