Book.

ЛЮБА (робко). Вадя, а почему ты мусор не выносишь?

ВАДЯ. Вон опять лета-ает, лета-ает… Тамара… Я выношу… Когда очень вываливается… Ну что, накормить тебя, что ли… Заодно самому пожрать…

ЛЮБА. Вадя, иди ко мне… Обними меня… Мы так и не поздоровались по-настоящему…

ВАДЯ (обнимает ее). Так… это… Сейчас, что ли? (кивает на комнату) Холодно ж… Одеваться-раздеваться… И потом, все равно в четыре к Олегу на пьянку.

ЛЮБА. Зачем? Куда?

ВАДЯ. Я тебе говорил, у Олеговой бабы день ангела…

ЛЮБА. Ну и пусть себе… Давай одни побудем, вдвоем.

ВАДЯ. Да успеем еще… Ты же на целую неделю приехала?

ЛЮБА (усмехается). На це-лу-ю… (Прислушивается.) Музыка где-то играет…

ВАДЯ. Полоумное средство массовой информации.

ЛЮБА. Это где?

ВАДЯ. Комнату заперли, а приемник выключить забыли.

ЛЮБА. Ничего себе… Так и поет круглые сутки?

ВАДЯ. Я уже договорился с Любкой, она придет на днях, выключит… (внезапно) Любаша! Побудь здесь, я на минутку!

ЛЮБА. Ты куда, Вадя?

ВАДЯ. Я вспомнил, здесь недалеко мусорная свалка… между домами… Может, он там…

ЛЮБА. Кто?

ВАДЯ. Люцик… Что ты смотришь так?

ЛЮБА. Ничего…

ВАДЯ. Я на минутку, Любаш, ладно? Хлеб заодно куплю, вспомнил — хлеба нет.

ЛЮБА. Иди, конечно…

ВАДЯ. На минутку, а?

ЛЮБА. Иди, иди…

ВАДЯ (в дверях). Ничего, Любаш? Посидишь?..

Люба кивает, и уже за дверью слышен страдающий голос Вади «Люцик-Люцик-Люцик!» Потом он смолкает.

ЛЮБА (медленно). При-е-ха-ла…

Она встала, медленно и как-то бесцельно стала кружить по кухне, заглянула в комнату… Потом села на табурет и застыла так, уронив руки, погруженая в свои мысли… Сидела она спиной к окну, и не видела, как в окне появились подрагивающие старческие ноги в сопровождении палочки. Старичок наклонился, долго смотрел в комнату, на Любину спину, и наконец, в дверь постучали. Люба поднялась и открыла.

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Голубушка, скажите, это Лесная двадцать пять? Я не ошибся? Я правильно пришел? Или не туда попал? А?

ЛЮБА. Да, а вы…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Он ясно сказал: Лесная двадцать пять, но в принципе он мог и сбрехать, это ему ничего не стоит. Ему же плевать что мы спим с валидолом в зубах. Он считает, что мы оторваны от действительности. Может быть, я и оторван от действительности, но мне все-таки хочется знать, где он обитает…

ЛЮБА (несколько оторопевшая). А?..

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Вы хотите сказать, что я не туда попал? А куда я попал? Это Лесная двадцать пять? Это не Лесная двадцать пять? Что? А? Говорите, пожалуйста, вразумительно.

ЛЮБА. Да!

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Что? А вы кто, позвольте полюбопытствовать, извините за назойливость…?

ЛЮБА (растерянно). Я… Люба.

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ (восторженно). Любаша! Замечательно! Замечательно, что я застал именно вас! Я вам так благодарен! Мы вам так благодарны!

Он спустился по ступенькам вниз, Люба придержала его под руку.

Вади, конечно, нет? Слава богу. Признаться, я нарочно выбрал день, когда он на работе. Я только хотел удостовериться у соседей — действительно он снимает здесь квартиру, или Лесная двадцать пять это очередной миф, а он сам болтается по друзьям и ночует где придется… Я вам доложу, Любаша, добраться сюда, из Пушкино, в моем возрасте — это не кот начихал! Мне повезло, что я попал на вас… Теперь вы понимаете, как мы вам благодарны? Это большое, большое счастье, что вы согласились сдавать Ваде квартиру…

ЛЮБА. Но я… Это недоразумение… Я вовсе не…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ (протягивая руку). Максимилиан Борисович. Вадин дедушка.

ЛЮБА. Очень приятно. Люба. Но дело в том, что…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. А главное, что в центре и совсем недорого… Правда, я так и не понимаю — почему бы не вернуться в Пушкино, и не жить в нашем собственном доме, но ладно, пусть считается, что я оторван от действительности. Без Москвы он, видите ли, не может! (Смотрит на укрытие.) А там что?

ЛЮБА. Там удобство…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Прекрасно! Вот что, Любаша, я хотел бы поговорить с вами откровенно, как с другом Вади. Ведь вы — друзья, правда?

ЛЮБА. Правда. Но понимаете, дело в том…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Дело в том, что Вадя нуждается в таможенном досмотре… Вы понимаете, о чем я говорю?

ЛЮБА. Н-нет…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Любочка, мы свои люди? Я могу говорить с вами откровенно? Мне очень нравится ваше лицо, у вас лицо порядочного человека, я могу говорить с вами откровенно?

ЛЮБА (в замешательстве). Конечно…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Но все, разумеется, сугубо между нами! Я вам очень доверяю, вы мне сразу понравились, вы похожи на мою жену. В молодости. Ее зовут Ирина Львовна, и как вы догадываетесь, она — бабушка Вади… Так вот, в молодости… (Останавливается, смотрит на Любу.) Мы о чем говорили?

ЛЮБА. О вашей жене.

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Да, о моей жене… Она очень больная женщина и очень беспокоится о Ваде… (медленно) Нет, мы о чем-то другом… (почти весело) Вот, деточка, наблюдайте, это и есть старческий маразм…

ЛЮБА. Ну что вы!

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ (весело). Маразм, маразм!.. Да! Люба, я хочу умереть.

ЛЮБА (оторопев). Ой, что вы?!

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Я хочу умереть спокойно. Для этого мне надо знать, что Вадя устроен в жизни. Вы понимаете, что я имею в виду? А Вадя говорит: «Это ваше поколение женилось в двадцать лет и собиралось жить при коммунизме». Люба! А вот вы что думаете насчет этого?

ЛЮБА. Насчет коммунизма?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Да нет, нет… Вот вы, тоже современная девушка. Что вы думаете насчет устройства своей судьбы?

ЛЮБА. Моей?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Не конкретно вашей. Не конкретно. Деточка, вы не обижайтесь, что я сейчас скажу. Но я смотрю на вас… Не конкретно на вас, не конкретно, а вообще, на вас — таких молодых, таких умных, и, знаете — ничего не понимаю. Где ваши чувства? Где?!