Book.

ЛЮБА. В каком смысле — где?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Нет чувств! Одна, извините, чувственность! Недавно приезжал, вот так, наведаться к Ваде. Дверь не заперта, захожу, в Вадиной постели девица, понимаете ли, лежит, так равнодушно на меня смотрит. Я растерялся, знаете ли, спрашиваю робко: «А где Вадя?» А она, не потрудившись прикрыть плечи, лениво так: «Вадя в ванной…»

ЛЮБА. Это когда было?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. А главное, неказистая, знаете ли, такая, невыразительная девица…

ЛЮБА. Это давно было?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Не удержался я, знаете, сказал ему потом все, что думаю. А он засмеялся, говорит: «Да, дед, она, конечно, обезьянка, но зато с ней в постели интересно…» Любаша! Вот вы — современная девушка, объясните мне, старику, что значит — интересно?! Где чувства?! Где они?! Нет, вы подумайте — интересно!

ЛЮБА (бледная). Очень интересно! Когда это было, вот что мне интересно!

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. А главное — он все врет! Он всегда врет, безостановочно врет, ни на минуту не задумываясь. Неизвестно, в кого он такой. Это я вам, как близкому человеку. Делюсь, так сказать. Врет и врет!

ЛЮБА (убито). Когда… врет?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. А всегда. На каждом слове. Я ему говорю: «Вадя, остановись, ты заврался!» Да что я, вы, наверное, и сами знаете, друзья же!

ЛЮБА. А… зачем — врет?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. А черт его знает, такой родился. С пеленок врал. Из спортивного интереса. Вадя это наш крест, и мы его несем, пока живы. То деньжат из пенсии подкинем, то так, знаете ли, посылочку Ирина Львовна соберет. Но ведь сердце-то все равно не на месте… Я ведь сюда и приехал — проверить. Живет здесь, или врет, что живет (умоляюще). Любаша! Как друг, присмотрите за ним, умоляю! Он же полный идиот!

ЛЮБА (совсем обескураженно). В каком смысле?

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. В натуральном. Идиот. Кретин. Двух слов с ним спокойно сказать нельзя. Сразу орать начинает. Приехал в прошлую субботу, довел бабушку до сердечного приступа… Умоляю, как друга. Присмотрите. Договорились?

ЛЮБА (мрачно). Договорились…

МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Ох-ох-ох, это что же такое — это три часа уже?! Мне ж продуктов купить велено и на электричку успеть! Ничего себе времечко бежит! А я-то, я-то, ну, совсем оторван от действительности! Все!! Где сумка? Здесь! Где палка? Здесь! Любаша, ваша ручка: вот она! (Целует.) Побежал! (ковыляет по ступенькам, Люба его поддерживает). Я сейчас как вихрь по магазинам! Как вихрь! А то получу нагоняй от Ирины Львовны! Любаша! Все сугубо между нами! (посылает воздушный поцелуй).

ЛЮБА. До свидания, Максимилиан Борисович!

Максимилиан Борисович уходит. Мы видим окно, как он ковыляет, опираясь на палку.

Тишина.

ЛЮБА (медленно, мрачно). Та-ак… При-е-ха-ла… Приехала, значит…

Врывается Вадя.

ВАДЯ. Ну, что? Не появлялся?!

ЛЮБА. Кто?

ВАДЯ. Люцик! Обегал все, представляешь, все дворы, все свалки! (садится, в отчаянии). Это конец!.. Он не вернется…

Люба молча, изучающе смотрит на него.

ЛЮБА. Что ж ты хлеб не купил?

ВАДЯ (быстро). Там перерыв.

ЛЮБА. В продуктовых перерыв с часу.

ВАДЯ. Нy, не знаю, я подошел, а там… товар принимают! Я подумал — перерыв, попозже приду. (Вскакивает.) Сейчас, вот, пойду! Сейчас. Принесу хлеб и сядем обедать. Посиди. Ладно?

Убегает.

ЛЮБА (горько). И в самом деле — врет… Как мой Санька, на ерунде… В крупном, наверное, тоже…

В окне мелькают женские ноги, затем, в замке поворачивается ключ и входит Вера. Она видит Любу и несколько секунд смотрит на нее.

ВЕРА. Не поняла…

ЛЮБА. Здравствуйте. Вы к Ваде?

ВЕРА. А где он?

ЛЮБА. За хлебом пошел.

ВЕРА. А! Вы, случайно, не Люба?

ЛЮБА. Люба.

ВЕРА. То-то я смотрю, сидит человек, как у себя дома… (по-хозяйски) Ну? Ну и как вы считаете, можно жить в этой холодрыге?

ЛЮБА. Да, в самом деле холодно. Я тоже говорю Ваде… (осекается, смотрит на Веру). А вы, простите, — кто?

ВЕРА (холодно). А я, простите, то, из чьего кармана вам денежки идут, за этот погреб… Я ведь плачу… Так что разговор у меня к вам такой, милая: во-первых, выключите эту зуделку за стеной, во-вторых, батарею бы дополнительную поставить. За ваш счет, конечно…

Наступает пауза. Люба, конечно, уже все поняла. Лицо ее каменеет, просто на глазах зрителя, и становится ясно, какой это гордый человек.

ЛЮБА (Встает. Холодно, гордо.) Вы меня не за ту принимаете!

ВЕРА (возмущенно). А за кого тебя еще принимать?! Совесть ты где забыла, подруга? Ты-то, сама, в этом погребе согласилась бы жить? А-а, у папы-мамы живешь, а бабусину квартиру доходным домом сделала! Думаешь, эти тридцати пять рэ мне даром достаются? Знаешь, сколько километров я за них наматываю? И все на ногах!

Люба между тем надела плащ, закинула за плечо свою дорожную сумку.

Нет, ты погоди, ты куда это? С батареей мы как решим, а?

ЛЮБА (уже на ступеньках). Что ж вы так плохо любовника своего содержите? Холодно ему, бедному… Существо он нежное, тонкое, еще уйдет куда-нибудь, к другой покровительнице.

Открывает дверь, уходит.

ВЕРА (вслед). А это не твое дело! (подбегает к окну, в форточку) Стерва! (Одна.) Вот стерва! Ни стыда, ни совести!

Нервно ходит по кухне, открывает какую-то кастрюлю на плите, что-то перекладывает, переставляет, зажигает конфорку. Вдруг взгляд ее падает на мусорный бак.

Вот так и будет стоять, пока сама не вынесу. И муха будет жужжать. (Тихо.) Господи… Господи! Как мне это надоело! (Надрывно.) Господи, как мне все осточертело! Как я устала! От всего вот, от э-то-го!

Плачет, раскачиваясь на стуле. Радио за стеной играет что-то веселенькое…

Наконец, Вера успокаивается, начинает что-то готовить, крутиться по хозяйству. Вбегает Вадя с булкой хлеба.

Вбежал — оторопел.

ВЕРА. Привет! Давай хлеб, сейчас обедать сядем.