— Найти! — Вопль епископа мгновенно перекрыл брань и причитания свиты. — Отыскать! Вернуть немедленно! Мне же… на коронацию… реликвия!!!
Развернувшись на каблуках, его священство направился к лестнице, приближенные, угодливо кланяясь, расступались перед ним. Затем, когда епископ затопал вверх, теснясь, устремились следом. Вскоре подвал опустел. Свен выждал, пока шум наверху станет потише, и тоже покинул подземелье. Меньше всего хотелось попасться под горячую руку кому-то из начальства. Еще зашлют куда-нибудь с бестолковым поручением.
В коридоре, когда Свен поднялся туда, царила суматоха. Начальник епископской охраны рассылал гонцов с приказами собирать людей и перекрыть дороги, затем ему на глаза попался Бэр — и тут же получил приказ мчаться в Пинед, запереть городские ворота и хватать всех подозрительных баб.
Свен выждал, пока Бэр с гвардейцем убрались, и осторожно двинулся к епископу, окруженному клириками. Оставался единственный из занимающих сержанта вопросов, ответ на который можно было получить в обители. К его священству как раз притащили ошарашенных монахинь, тех, что постарше. Они растерянно лепетали: «Как же… племянница вашего священства… как же так…»
Епископ принялся орать, что знать не знает никакой племянницы и не желает слушать этот бред. Доставили письмо, якобы написанное его собственной рукой — ту самую рекомендацию, с которой «племянница» Марна явилась в монастырь. Клирики, шурша сутанами, придвинулись поближе, разглядывая письмо через плечо его священства. Епископ, едва увидев почерк, перестал орать и буркнул: «В самом деле, помилуй меня Гилфинг, весьма похоже на мою руку… Весьма…» Эти подробности Свену были уже не интересны, он выяснил главное — Марна не родня прелату. Медленно, чтобы не привлекать ненужного внимания, Свен двинулся прочь. Позади бурчал епископ:
— Здесь темно, дайте свечу… Да-да, поближе… Ох, погасла… Да держи ровно, что ты все трясешься?.. И эта погасла! Есть в этой обители хоть одна нормальная свеча?!
Архив располагался в полуподвальном помещении, свет сюда едва проникал сквозь узкие зарешеченные оконца под самым потолком.
Пожилой сутулый стражник, исполнявший обязанности писаря, указал Петеру на коробку, наполненную криво исписанными листами — протоколы допросов, описи конфискованного имущества и прочее:
— Выбирай, мастер, что тебе нужно.
Когда парень заявил, что желает посидеть над бумагами подольше и разобраться с ними поосновательней, старик пожал плечами, вручил колдуну огарок в глиняном подсвечнике и, шаркая, удалился, бросив напоследок: «Если что понадобится, я в соседней комнате. А как соберешься уходить, позови, дверь за тобой запру».
Петер перетащил коробку с документами поближе к окну и стал перебирать желтые листки, отыскивая те, что касались художника Лукаса. Из судебного постановления явствовало, что сей Лукас — опаснейший злодей, правая рука, а то и равноправный сообщник чародея Марольда, что он был казначеем банды и хранителем награбленного добра. Приговор — смертная казнь. В подтверждение вины означенного Лукаса прилагались показания начальника городской стражи Бэра, протокол обыска, учиненного в жилище художника, а также его же, художника, собственноручные письма. Письма в самом деле выглядели неопровержимой уликой — в них злодей (адресуясь к сообщникам) подробно излагал собственные преступные деяния, перечислял, где в его доме спрятаны ценности, взятые при разграблении казначейского обоза… Странным казалось, зачем нужны эти послания? Неужто у Лукаса, живущего в лесу, не имелось возможности спокойно встретиться и поговорить с сообщниками? А как письма снова возвратились к отправителю? И главное, к чему хранить в собственном доме подобные улики? Петер заподозрил, что суду были представлены фальшивки, и отца Моны в самом деле оклеветали. «Хорошо бы, — решил он, — найти в бумагах образец почерка Лукаса и сравнить».
Колдун вынул из короба очередную пачку документов и, к собственному удивлению, обнаружил среди писем и протоколов фолиант — очень старый на вид. Что здесь делает подобная вещь? Петер отложил документы и вытащил находку на свет. Названия на обложке нет… Чародей осторожно перевернул страницу, затем еще и еще — странно, язык, которым пользовался автор, был Петеру незнаком. Часть букв напоминала написанием привычный алфавит, но многие значки ничего магу не говорили. Все народы Мира пользуются Общим, за исключением троллей, разумеется… Кто же и когда создал книгу? Кто говорил и писал на неизвестном наречии? Зачем такая книга скромному художнику? Петер торопливо листал, надеясь отыскать текст, который можно будет прочесть, но нет — язык по-прежнему оставался непонятным… А вот и иллюстрация… Художник изобразил Гилфинга в окружении детей — создатель Мира левой рукой протягивал юному гному колесо, а правую положил на плечо молоденькой эльфийки, которая держит ягненка… Ну, ясно — это символическая миниатюра, Пресветлый дает наставления своим чадам, аллегорически изображенным в виде детей. Петер едва не присвистнул от удивления, картинка показалась знакомой! Точно, это же вывеска «Счастливого колеса»! И колесо над входом на постоялый двор — то самое, что Гилфинг протягивает гному, и мальчишка срисован с молоденькой эльфийки, прижимающей к себе ягненка. Теперь понятно, как Лукасу удалось создать это впечатление бесхитростного лукавства на лице танцующего дитяти…
Петер задумался, машинально листая книгу. По крайней мере ясно, для чего фолиант был нужен художнику — Лукас пользовался старинными миниатюрами как образцом. Какое это может иметь отношение к его преступлениям? Скорее всего никакого… Петер еще больше уверился в том, что невинного художника оговорили, Лукас в самом деле был увлечен живописью и вряд ли такой человек, умеющий ценить прекрасное, стал бы связываться с преступниками вроде бандитов Марольда…
Петеру снова попалась на глаза знакомая картинка — теперь чародей узнал в старинной миниатюре вывеску мясника, убитого два года назад. Ту самую вывеску, по поводу которой Лукас приходил к… Петер хлопнул себя по лбу — ну как можно было забыть! Ведь он встречал однажды отца Моны! Да, верно, тот самый художник… Он пришел к Ригирту просить совета, боялся, что его картины могут каким-то образом повредить людям… Нет, никак этот человек не мог быть главарем разбойников. Невозможно!
Петер в волнении уставился на картину — чернокудрый пастух играет на свирели, а вокруг… там, на вывеске, были изображены внимающие музыке овечки, здесь же — девушки… Знакомый сюжет, где-то он уже попадался Петеру… но где? Колдун перевернул еще одну страничку, на новой картинке была крупно нарисована свирель — похоже, та самая, на которой играл пастух с предыдущего листа… Из-под руки вывалилась страничка и, кружась, отлетела в сторону. Петер нагнулся и подобрал — выпавший листок оказался не из этой книги! Края его были обуглены, зато текст разборчив… и картинка… картинка изображал точь-в-точь такую же свирель, что и в фолианте! Петер, волнуясь, поднес обогревший листок к глазам и прочел подпись под картинкой: «Свирель Гангмара».
…Гангмар проводил долгие века среди болот и пустынь, им созданных, в обществе всевозможных гадов… Но с некоторых пор стал являться он в заселенные земли, приняв облик прекрасного юноши, высокого и стройного. Его волосы были черны, кожа смугла, а глаза горели золотистым светом. Все чаще стал он встречать молодых женщин и девушек в укромных уголках — в лесу ли, в пещере ли, или у реки, выбирая притом прекраснейших из всех народов Мира. Какие слова говорил, какие подарки сулил — неведомо, однако все безропотно шли за ним. Поначалу никто не знал, куда пропадают девы, однако случилось, что правда открылась, и тогда многие вспомнили о пропавших дочерях, сестрах, подругах. Когда же родственники и друзья пропавших спрашивали Гангмара об их судьбе — тот лишь молчал и улыбался… но не было тепла в его улыбке!.. Так было!..