Светило солнце, и пели птицы. И казалось, что все еще длится лето, теплое радостное лето, подарившее им первого, хоть и позднего, ребенка.
Уселись они под яблоней. Валечка заплакала — видно, проголодалась. Задрала Клара гимнастерку и стала ребенка грудью кормить. А Банов сорвал два яблока и дал одно Кларе, а второе, усевшись рядом, стал сам кушать.
Так они сидели и наслаждались чистотой и теплотой природы. Валя грудь сосала. А Клара и Банов яблоки ели, и такой хруст стоял на поляне, такой аппетитный сочный хруст, что в конце концов переглянулись Клара с Бановым и рассмеялись громко. Оба чувствовали себя счастливыми, и будущее казалось им теплым и добрым.
Летние дни после происшествия с поваром Сагаллаевым потянулись чрезвычайно медленно.
Медведев, ожидая решения Москвы, все еще был в сердитом настроении. Татарин наотрез отказывался покидать комнату капитана и спал у него на полу. Теперь он боялся быть побитым за то, что перестал готовить.
Готовила Светлана.
Вершинин ходил по-прежнему злой на всех и вся: еще бы, даже после того, как он избил татарина, свинина на столе не появилась. Да, честно говоря, и не могла она появиться, пока кто-нибудь не закажет ее со склада. Но заказать мог только повар.
Добрынин тоже чувствовал себя в эти дни неуютно. Особенно неудобно было ему встречаться взглядом с Се-вой, ведь до сих пор не поговорил он с Медведевым. Все —ждал Добрынин, когда решится проблема с поваром и настроение капитана улучшится. Собственно, он уже объяснил Севе письменно, в чем дело.
И вот наконец, было это во вторник или в среду, Медведеву позвонил полковник Ефимов с Высоты Ж.
— Ну что, капитан, — злобно проговорил по военному t телефону полковник. — Штучками занялся? Повара моего решил себе забрать? Смотри у меня!
И полковник положил трубку прежде, чем успел капитан подумать над его словами.
А тем же вечером пришла радиограмма из Москвы с приказом отправить повара Сагаллаева на Высоту Ж., а повара Ковиньку принять в распоряжение на высоту Н.
Медведев тут же постучал в двери к Добрынину.
— Пал Алексаныч! — обрадованно крикнул он. — Можно?
Зашел, остановился посреди комнаты и облегченно вздохнул.
— Ну что? — поинтересовался причиной радости народный контролер, встав с кровати.
— Приказ поменять местами поваров! Теперь у нас хохол будет, а не татарин!
Добрынин улыбнулся. Сразу о Севе вспомнил.
— Вы, товарищ капитан, присядьте, — предложил Добрынин, поднимаясь на ноги. Сели за. стол.
— Я вот сказать вам хотел, — Добрынин уставился прямо в радостные глаза Медведева. — Тут глухонемые жениться хотят…
— В каком смысле жениться? — удивился капитан.
— Ну любят они друг друга…
— Глухонемые?!
— Да, а что? — теперь удивился Добрынин капитанскому удивлению. — Они же совсем как люди, нормальные, только вот не говорят… Что ж им, нельзя?
— Ну почему нельзя? — пошел на попятную Медведев.
— Вот и я думаю. Сева и Светлана, они в брак хотят вступить. Говорят, что ваше разрешение надо…
— Разрешение? — Медведев задумался. — Надо инструкции посмотреть, я с таким делом еще не сталкивался… Пойду, посмотрю эти бумаги, потом зайду, — Медведев встал и вышел из комнаты.
Оставшись один, Добрынин пожал плечами, удивляясь неведенью капитана относительно своих обязанностей.
Во всяком случае, разговор начался, и стало Добрынину на душе легче.
За окном было темно, и только желтоватый свет луны падал на каменную площадку. Прожектор все еще не работал, и это, хоть и было признаком беспорядка, радовало Добрынина. Нравились ему летние теплые ночи, усыпанные звездами небеса, свет луны, спускавшийся на самое дно ущелья.
Медведев вернулся в комнату контролера с тоненькой брошюркой в руках.
— «Обязанности командира спецточки», — прочитал Добрынин название серой брошюрки.
— Да, — капитан кивнул. — Правильно. Только не разрешение я им должен дать, хотя и так можно сказать… Значит, так, как командир спецточки я являюсь представителем советской власти на вверенной мне территории и исходя из этого могу производить регистрацию браков проживающих и работающих на данной территории граждан. Вот так тут сказано…
— Значит, можно? — обрадовался Добрынин.
— Что можно? — серьезно спросил капитан. — Это я решаю: регистрировать брак или не регистрировать. Написано «могу», а не «обязан»!
Радость покинула Добрынина — видел он, что Медведев любовь как серьезное чувство не уважает.
— Так что же? — спросил потерянным голосом народный контролер. — Не будете регистрировать?
Медведев уставился на крашеные доски пола. Задумался.
— Значит, так, — проговорил он, не поднимая головы. — Что важнее: задание Родины или такое личное дело, как брак?
Тут уже Добрынин опустил голову. Ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что не было никакого смысла продолжать разговор.
«Да и действительно, когда любишь Родину, разве нужно еще кого-то любить?
— подумал народный контролер и сам скривился из-за своего неполного согласия с этой мыслью. — А Таня Ваплахова?.. Правда, она, кажется, Дмитрия больше Родины любила…» — Ну так что важнее? — настаивал на ответе Медведев.
— Что важнее, что важнее… ясно, что важнее — Родина, — ответил Добрынин, но голос его был настолько тихий и слабый, что можно было усомниться в искренности его слов.
— Вот-вот, Павел Александрович, — капитан поднял глаза и посмотрел на хмурого, внезапно почувствовавшего мыслительную усталость народного контролера.
— Значит, так, — тут капитан Медведев основательно вздохнул. — Передай им, что они женятся… женятся после первого же удачного запуска. Понятно?
У Добрынина после внутренних переживаний, причиненных этим неопределенным разговором, не оставалось сил даже улыбнуться. И он улыбнулся глазами. Даже чуть не заплакал…
— Я давно спросить вас хотел, Пал Александрович, — уже другим, более привычным тоном заговорил вдруг Медведев. — Так, из любопытства, только вы не обижайтесь.. Вы же не член партии… при такой работе и при таком доверии…
— Нет, — спокойно сказал Добрынин. — Может, и не член, но коммунист…
— Да, но если не член партии…
— Ленин был коммунистом еще до основания партии? Ведь так? — перебил народный контролер. — И Тверин был коммунистом задолго до партии!
— А-а… — со все еще немного озадаченным выражением лица, кивнул Медведев. — Значит, вы — настоящий коммунист?
— Ну вот, поняли, — улыбнулся Добрынин. — Член членом, а коммунист коммунистом… Так я могу им передать насчет брака?