Ночью со среды на четверг я снова был на кладбище, только в этот раз в теплой, но внушающей некоторые опасения компании. Двух бомжей я нашел на вокзале и пообещал каждому в конце трудов на две бутылки водки. И вот теперь они с лопатами ходили вокруг могилки, приноравливаясь или ища особого вдохновения.
— Так че ты там найти хочешь? — все допытывался один из них, коренастый с синеватым лицом. Звали его Жора и любой его взгляд сопровождала напряженная неприятная улыбка.
— Я же сказал, бумаги там у него под головой…
Жора хмыкнул и сделал первый копок. Тут же с другой стороны взялся за древко лопаты его коллега по вокзалу Сеня — тоже невысокий худощавый мужичок лет сорока.
Они отбрасывали землю на тропинку, пролегавшую между могилой Гершовича и оградкой соседней, белее ухоженной могилы. Куча земли росла. Низкое синее небо дышало теплом, и какие-то птицы кричали время от времени отрывисто и глухо.
После нескольких перекуров молчаливые землекопы работали уже вяло и без энтузиазма. Наконец лопата Жоры ударила о дерево, и они ожили. Расчистили крышку гроба.
— Поднимать будем или так пороемся? — спросил у меня Жора.
— А если не поднимать, то крышку снять можно? — поинтересовался я, почему-то подумав, что бомжи лучше разбираются во вскрытии могил.
Жора деловито глянул вниз, в вырытую яму.
— Можно отодрать, а потом сверху приложить. Если даже чуток обломается — оно ему все равно до одного места!
Жора и Сеня подковырнули лопатами крышку неглубоко закопанного гроба и вытащили ее наверх. Лунный свет, сколь ни был он ярок, поддерживаемый мириадами звезд, все равно не смог осветить внутренности открытого гроба, лежавшего в разрытой могиле. Что-то темное и сплошное виднелось в нем. Я, наклонившись, ожидал увидеть хоть какие-то очертания тела, но тщетно. И запах оттуда, снизу, поднимался сладкий, словно корицей пропитанный.
— Ну че? — спросил вдруг Жора. — Сам полезешь? Я понял, что он обращается ко мне. Обернулся.
— Почему сам? Мы же договаривались… — возмутился я.
Вдруг сзади на мою голову резко опустилось что-то тяжелое. Оно накрыло меня глухим сачком из темной непрозрачной материи, будто был я бабочкой. И тут же, словно охотник за бабочками резко подсек сачок, я потерял равновесие, покачнулся и рухнул на теплую ночную землю, слыша удаляющийся осторожный шепот чужих голосов.
Когда я пришел в себя, уже светало. Ранние птицы перекрикивались звонкими голосами, это было похоже на утреннюю перекличку. Рука моя сама дотронулась до затылка, где пальцы нащупали запекшуюся кровь. Я поднялся с земли, медленно и осторожно. Огляделся — одна лопата была воткнута в землю, вторая валялась в стороне — видно, ею меня и ударили. Карманы были выпотрошены и все деньги — слава Богу, не так уж много, — естественно, отсутствовали. В разрытой могиле лежал в открытом гробу перевернутый на бок покойник. И голова его — совершенно черная — лежала на боку, а рядом с ней — пакет, из которого торчала папка.
Подумав о своих ночных помощниках, я не смог сдержать улыбки.
Представилось, как они готовились найти какой-то реальный клад — золото или еще что-то, а потом, по знакомому с детства сюжету, избавиться от третьего лишнего и все поделить пополам. Так старались, а получили в виде клада те же деньги, что я им и так обещал.
Окончательно придя в себя, я спустился в могилу. Лежавший на боку Гершович словно специально так лег, чтобы мне было куда поставить ногу. Я взял пакет с папкой, поднял его наверх. Потом выбрался сам. Взял крышку гроба и, приставив ее более узкий конец к ногам, отпустил. Крышка зацепилась за кусок недообрубленного корня и зависла над изголовьем. Я взял лопату и, стукнув пару раз, заставил крышку занять свое место. А потом еще полчаса закапывал гроб, ровнял могилку и водружал на место сварной железный крест, покрашенный серебрянкой.
Закончив дело и взяв пакет с папкой в руки, снова обратил внимание на странный сладковатый запах — теперь, казалось, этим запахом пропиталась вся моя одежда, и пакет источал тот же запах корицы.
Солнце начинало пригревать. Я посмотрел напоследок на крест. Надо было уже идти. Скоро здесь может кто-нибудь появиться. Интересно, Старый час?
Автоматически я сдвинул манжету рубашки и посмотрел на часы. Было начало шестого. «Что ж они часы не забрали? — подумал я с грустной усмешкой о своих помощниках. — Или их жизнь научила только карманы чистить?»
Я пошел к конечной трамвая. Где-то далеко, наверное, на лесном отрезке пути между Куреневкой и Пущей-Водицей уже ехал первый трамвай, звеня, как огромный будильник. Ехал, чтобы забрать меня домой. Отвлечь меня от запекшейся крови на затылке и от сладковатого запаха, казалось, въевшегося в мою одежду.
Запаха, обладавшего успокоительным свойством и еще — вызывавшего легкую или даже несколько легкомысленную улыбку, не зависимую от сути размышлений.
Когда я доехал домой, настенные часы на кухне показывали без пяти семь.
Остановившись перед зеркалом в прихожей, я заметил, что вся моя одежда нуждается в хорошей стирке, да и сам я был очень похож на бомжа, ночевавшего на куче глины. Быстро переоделся в халат, а одежду замочил в большом тазу. Потом решил замочить и себя, но уже в ванне. Набрал горячей воды и занырнул так что вода выплеснулась на пол. Горячая вода пробрала жаром до костей, и в ключице приятно заломило — словно в сауне. Потихоньку тело стало набирать бодрости и голова тоже, освободившись от негромкого гудения, напоминавшего об ударе лопатой, заработала, выстраивая мысли в шеренгу по одной, чтобы каждую можно было спокойно обдумать без всякой спешки.
Ночной эпизод с бомжами и разрытием могилы уже отошел на задний план, в прошлое. А впереди, буквально в получасе времени, меня, отмытого и свежего, ждала на кухонном столе папка, ради которой и была предпринята рискованная авантюра. Но любая авантюра казалась мне уместной в нынешнее опасное и динамичное время.
Вытершись большим махровым полотенцем, я, к своему удивлению, заметил, что сладковатый запах, впервые замеченный мною на Пущанском кладбище, все еще присутствует. Я наклонился над стоявшим на полу тазиком с моей грязной одеждой.
Но от тазика шел запах стирального порошка, а запах корицы «плавал» где-то выше, на уровне плеч и лица.
— Ладно, — подумал я. — Это не самый худший запах, да и нет такого запаха, который не выветривается.
Усевшись за кухонным столом, я открыл папку. Там лежала пачка исписанной мелким, уже знакомым мне почерком бумаги. Но состояние мое было таково, что всматриваться в этот тончайший почерк не хотелось, Хотелось найти письмо, о котором говорил Клим. Я взял пачку бумаги в руку и веером пролистал ее. И действительно из пачки вылетел конверт вдвое больше обычного. Вылетел и упал на пол. Из конверта я достал затертый, чем-то похожий на тетрадный, листочек бумаги с едва видимыми строчками полиловевших от времени чернил.