Не спеша мимо нашего вагона проехал и город, странный город хрущевских пятиэтажек, частных домов и труб, проложенных прямо по земле, обходивших дороги по воздуху на трех-четырехметровой высоте и снова опускавшихся вниз. Словно вся кишечная система города, обычно стыдливо спрятанная в землю и выглядывающая оттуда только чугунными люками, здесь выперла наружу, да так и осталась. Может, для удобства ремонтных служб, может по другой причине. Трубы разного диаметра, повторяя единый контур, огибали на большой высоте и железнодорожное полотно. Я проводил их удивленным взглядом: в наступившем сумраке они делали город похожим на какое-то инопланетное поселение из старой детской книжки.
Когда поезд замедлил ход, я увидел сидевших у костра на железнодорожной насыпи двух пацанов.
— Эй, — крикнул я. — Это что за город?
— Махачкала! — крикнул в ответ один из них, а второй помахал рукой.
Я тоже махнул рукой и опустился на свое место, рядом с Гулей.
— Махачкала, — повторил я, сосредоточивая свое внимание на горевшем примусе.
Приближалось время ужина. Петр открывал одну из банок трофейных консервов.
Гуля помешивала суп в котелке. В купе пахло бараньим жиром.
«Хорошо бы теперь без остановок до Ростова», — подумал я с надеждой.
Три часа спустя состав резко затормозил в полной темноте. Примус вместе с котелком недоеденного супа слетел со стола. Мы вскочили. Петр чиркнул спичкой и выглянул из окна, словно эта горящая в его руке спичка могла что-то осветить.
Гуля на ощупь нашла на полу примус и котелок, подняла их.
Снаружи донесся шум мотора.
Я тоже вылез головой в окно, потеснив Петра. От хвоста состава к нам приближалась машина, освещая товарняк дальним светом. Она ехала медленно, и мы, должно быть, смотрели на нее минуты три, прежде чем Петр прошептал: «Грузовик!»
Я присмотрелся повнимательней и увидел, что на кузове машины стояли люди.
Два луча от карманных фонарей бегали по товарным вагонам, мимо которых полз этот грузовик.
— Дальше, дальше! — крикнул кто-то. Мы с Петром переглянулись. Петр опустился на нижнюю полку, нашел под столом свою хозяйственную сумку, вытащил оттуда пистолет с глушителем. Потом зажег спичкой спиртовую таблетку на столе.
— Сховайся пид полкой, — сказал он Гале. Она послушно полезла вниз. А Петр смотрел теперь мне в глаза, словно ожидал от меня каких-то действий.
Ожидал, наверно, что я скажу Гуле тоже спрятаться под полкой.
Раздумывая, я достал свой пистолет и положил его под подстилку справа от себя.
— Может, кофе сварить? — неожиданно прозвучал голос Гули.
Я повернулся. Она смотрела на Петра.
— Спасибо, нет, — сказал Петр и вздохнул. Машина приблизилась к нашему вагону. Петр убрал пистолет со стола.
— Стой, тут. Вот этот вагон! — раздался хриплый голос снаружи.
Было слышно, как машина остановилась. Водитель выключил двигатель.
Луч фонарика неожиданно ворвался через Оконницу в наше купе, и я вздрогнул.
— Эй, ребята, есть кто? — влетел в купе вслед за лучом фонарика уже слышанный хриплый голос.
Петр приподнялся, застыл, потом все-таки выглянул. Я тоже высунул голову и тут же зажмурился, ослепленный фонарем.
— Выходите, — спокойно и приветливо позвал нас кто-то невидимый.
— Чого йим трэба? — прошептал Петр, когда мы выбирались из купе в тамбур.
Я пожал плечами.
Спрыгнув с приваренных железных ступенек, мы оказались под бортом грузовика. К нам тут же подошел мужик с фонарем.
— Откатывайте ворота, — спокойно произнес он, и не было в его голосе ни угрозы, ни особой требовательности. И говорил он по-русски чисто, без акцента.
Это меня немного успокоило, я-то приготовился к встрече с чеченцами.
— Проверять будете? — осторожно спросил Петр, подходя к середине вагона.
— Чего проверять? — удивился мужик с хриплым голосом. — У нас все и так под контролем. Выгрузили-загрузили и каждый своим путем! Давай, торопись!
Молдованин где?
— Какой молдованин? — Петр остановился перед откатной боковой дверью, растерянно оглянулся на меня.
— Вот сука! — негромко выдохнул мужик. — Я ему ребра переломаю, рейсовик хренов!
Он сплюнул под ноги, потом оглянулся по сторонам. Задержал взгляд на мне, натянуто улыбнулся.
— Ничего-ничего, давайте, ребята! — он кивнул, успокаивая то ли нас, то ли себя.
А я все еще не понимал смысла происходящего. Одно было очевидно — эти ночные ребята вели себя с нами так, будто мы полностью в курсе их дел. Может, татуированный попутчик, недобровольно покинувший наш вагон, и был тем «молдованином», который должен был нас просветить? Можно было только догадываться или ожидать, что все объяснится само собой.
Я подошел к Петру, сорвал пломбу с проволоки, окрутившей ручку вагона, и дернул дверь на себя. Дверь открылась с трудом и только на полметра. Подошли два мужика, помогли откатить ее полностью.
— Давай, сдай сюда задом! — крикнул хриплый в темноту.
Снова завелсй мотор, и грузовик, развернувшись, подставил задний борт к открытому вагону.
Мы с Петром отошли в сторону и смотрели оттуда, как несколько человек, забравшись в вагон, сворачивали брезент. Под брезентом в свете фонарей мы с удивлением увидели обычные мешки, уложенные холмом.
Труженики ночной бригады стали разбирать холм, аккуратно складывая снятые мешки под внутренней стенкой напротив проема. Под мешками обнажилась пирамида зеленых деревянных ящиков.
— Стоп, ребята! — донеслось вдруг из вагона. — А ну посветите сюда!
Оставив ящичную пирамиду, они отошли в правый угол. Нам не было видно, что там происходит, но мы вспомнили, что там происходило совсем недавно, сутки назад. Вспомнили и переглянулись.
— Они без оружия, — прошептал я Петру. В проеме вагона появился мужик с фонарем. Луч фонаря прошелся по нашим лицам.
— Идите сюда! — холодно позвал он. Мы подошли. Забрались в вагон.
— Что вы такие отмороженные? — спросил мужик, поднеся фонарь почти вплотную к лицу Петра. Петр закрыл глаза рукой. Мужик отвел его руку.
— А ну не закрывай! — сказал он, присматриваясь к зрачкам. — Что тут такое было? — спросил он.
— Ничего, — ответил Петр и оттолкнул от своего лица руку с фонарем. Мужик убрал фонарь.
— Ничего? — переспросил он с недоверием. — А это что?
Он посветил на свою левую ладонь, в которой лежал пистолет с ручкой, обмотанной синей изолентой. Мы молчали.