Та же тональность невыразимой грусти, только отзвук другой.
Минут через пять я отложил заколку и куклу, поднес к губам вистл. Первая нота получилась низкой и долгой, вторая — столь же монотонной, но, едва я окрестил мелодию заунывной, она набрала темп. Музыка шла не из памяти и рождалась не в сознании. Напротив, работу сознания я старался сократить до минимума, чтобы оно только резонировало с отголосками страданий Эбби, которые заполнили мои мысли. Я перекладывал образ девочки на музыку, описывал ее лучшим из доступных мне способов, посылал психоэмоциональный сигнал всем постам: «Кто-нибудь видел Эбигейл Торрингтон?»
Медиумы именуют подобное действие призыванием, а мои коллеги — «магическим лассо».
Это — первая часть процесса изгнания. Сразу призрак в никуда не отправишь: для начала его нужно обездвижить, обмотать липкой лентой своей воли… Задача, конечно, малоприятная, но в тот момент о подробностях вспоминать не хотелось. Я убеждал Эбби, где бы она ни была, откликнуться на мой зов и подчиниться.
Неудачу я мог потерпеть как минимум по двум веским причинам. Во-первых, я плохо знал девочку: ни при ее жизни, ни после смерти мы не встречались. Так что мелодия получилась несовершенной — этакий звуковой набросок, основанный на эмоциях, которые я уловил в вещах, принадлежавших когда-то Эбби. Эмоции были, конечно, сильными, но тем не менее являлись лишь одним элементом сложной мозаики. Другими словами, мое занятие напоминало попытку воссоздать по одному кусочку все изображение, не имея перед глазами коробки с картинкой-образцом.
Вторая причина состояла в том, что Эбби могла скрываться слишком далеко. Никакое призывание не сработает, если дух его не слышит. Лично я еще ни разу не накидывал «магическое лассо» на призрак, не находившийся в одной комнате со мной.
Однако с переходом в мир иной все правила меняются до неузнаваемости. Что такое время? Что такое пространство? Через пару секунд я почувствовал ответную реакцию: завибрировала одна из нитей невидимой паутины, которую я плел вокруг себя. Сдерживая собственные эмоции: волнение, удовлетворение, тревогу, я постарался переложить этот ответ на музыку, дабы сделать образ конкретнее и притянуть девочку к себе. Вибрации стали чуть сильнее и отчетливее.
А в следующую секунду все кончилось.
Меня окружал мертвый, пустой, неподвижный воздух. Нечто подобное чувствуешь, когда неожиданно перестает работать холодильник, и тишина воспринимается как новый звук.
Пропустив такт, я сквозь зубы выругался и заиграл снова. На этот раз мелодия звучала увереннее: теперь я куда лучше представлял себе Эбби, поэтому, уже владея определенной информацией, мог прицелиться поточнее.
В звуковой паутине почувствовались неуверенные толчки откуда-то из-за левого плеча, то есть с юго-запада. Наверное, в такой ситуации направление важно не больше, чем расстояние, но тянущее чувство в том психоэмоциональном секторе казалось очень сильным.
Стоило направить в ту часть паутины разум и душу, как наступил мгновенный коллапс и торжество мертвой тишины.
В глубине души разбуженным в середине февраля медведем просыпалось подозрение, но упаси боже сделать поспешные выводы. Я объявил перерыв и взялся за работу, до которой никогда не доходят руки: разобрал документы.
Примерно через час я решил, что мозги уже переключились на нейтралку и пора попробовать снова. Настроившись на ту же волну, я внутренне зажмурился: сейчас, сейчас зайду в холодное море чужого несчастья — сначала по щиколотку, потом по пояс, но, увы, пока возился с бумагами, вода спала. Накрыл ладонями старую некрасивую куклу — ничего, никакого эмоционального следа. Удивленный и обескураженный, я взял в руки плюшевого мишку, затем кроссовки, затем книгу. В конце концов пришлось погрузить растопыренные пальцы в сокровища Эбби, стараясь одновременно потрогать как можно больше вещей. Все было холодным и безжизненным.
Вспомнились сделанные чуть раньше выводы. Эмоциональный след, который мы оставляем в вещах, не похож на отпечатки пальцев. Да, его можно спрятать за новым впечатлением, посильнее и посвежее, но полностью стереть нельзя — по крайней мере так всегда казалось мне. Однако кому-то это удалось: удалось замести психоэмоциональный след, выбить у меня из-под ног почву и посадить в лужу. В очередной раз я был вынужден расписаться в собственной беспомощности и некомпетентности.
Похищение призрака. Срыв «магического лассо». Да, мне встретился более умелый и искушенный коллега. Профессиональная гордость была не только задета, но и проткнута. Интересно, удастся ли вернуть ей прежнее раздутое состояние?
Ну вот, самомнение и уверенность на нуле…
В черные дни я нередко думаю: Феликс Кастор заслужил все, что с ним приключилось.
Главная дверь церкви святого Михаила оказалась двустворчатой, с замком на каждой створке, и, главное, массивной. Толщиной она была сантиметров десять, не меньше, очень плотно сидела в проеме узкого с низкими сводами нартекса и, похоже, от времени стала крепче камня. Под моим натиском она приоткрылась всего на пару сантиметров, так что еще раз пытаться не стоило. Из вредности я мог бы взломать замки голыми руками, только особого смысла в этом не видел. Судя по ощущениям, створки двери заблокировали еще и снизу: на внутренней стороне явно имелся засов.
Существуют храмы, ради одного взгляда на которые люди готовы проехать тысячи километров. Церковь святого Михаила в их число не входила. Не поймите меня неправильно: она была старой и по-своему весьма впечатляющей. Относилась к ранней готике, очень ранней — думаю, ее возводили в соответствии с предписаниями самого аббата Сугерия. Вывод: от фундамента до кончика шпиля церковь получилась прямой, как пика, и такой же незамысловатой — высоченная ночлежка с религиозным уклоном, где Святой дух мог спокойно спать до Судного дня.
Некоторые считают, что он уже проспал.
Именно здесь Джулиет назначила встречу, однако самой ее нигде видно не было. Пришлось ждать, чем я и занимался, когда совсем неподалеку почувствовал чье-то присутствие — нематериальное, переменчивое и настолько эфемерное, что стоило сосредоточить внимание, как неизвестный тут же исчез, словно не желая попадать под прожектор моего сознания. Этот некто оставил весьма неприятный осадок, совсем как горькое лекарство: попробуешь в детстве и до конца жизни помнишь отвратительный вкус.
Удивившись, я прижал руки к тяжелой двери, закрыл глаза и напряг духовный слух.
Сначала не чувствовал ничего, кроме прохлады деревянных створок. Может, я вообще ошибся, и все ощущения объясняются психоэмоциональным похмельем, которым страдаю уже второй день? Только я собрался достать вистл, чтобы немного сузить диапазон поиска, за спиной послышались женские шаги, разбавив монотонный шорох полощущихся на ветру флагов. Саркастическое замечание вертелось на языке, но едва я обернулся, колкость испарилась. Ко мне шла не Джулиет, а молодая женщина в «учительских» очках с пепельными волосами до плеч. Невысокая, худенькая, бледная, она сутулилась, будто шагала под сильным ливнем. Вот только дождь уже передвинулся на запад, уступив место погожему майскому вечеру. Если бы не густая тень церковной громады, думаю, мне в тяжелой шинели стало бы жарко. Блондинка в светло-бежевом костюме явно мерзла, несмотря на длинные рукава и скромную, до середины лодыжек юбку: скрестив руки на груди, она нервно растирала ладони.