Уэбб залился очаровательным кирпично-красным румянцем, великолепно сочетавшимся с бледно-желтой рубашкой.
— Кастор, все это пустые пререкания, а запугивать себя я не позволю! Я должен учитывать интересы всей больницы, и, уверен, мои действия получат соответствующую оценку…
Не желая слушать бешеные вопли Уэбба, я развернулся и зашагал прочь. Скорее, а то двину ему как следует и тем самым преподнесу на блюдечке юридическое и моральное преимущество.
К тому же мне были нужны ответы, и для начала хотелось поскорее определиться с вопросами.
* * *
— Феликс, рад встрече! — воскликнул старший брат Мэтт, когда я скользнул в кабинку и сел напротив него. — Я постоянно за тебя молюсь.
— Вот бы еще узнать, о чем именно ты молишься! — с холодной улыбкой парировал я. Если идти у него на поводу, разговора точно не получится.
Мы сидели в небольшой кофейне недалеко от Масвелл-хилл-бродвей с весьма сомнительным дизайном интерьера, главным направлением которого, по-видимому, являлся модерн, или что-то смежно-прилегающее. На стенах висели репродукции Ходлера и Мухи, а над каждым столиком, в опасной близости от голов посетителей — абажуры в стиле Тиффани. Где-то в глубине играл бодрый джаз а-ля двадцатые годы двадцатого века, будто напоминая, в каком духе выполнена стилизация, но за стойкой под самым потолком работал совершенно не соответствующий задумке телевизор. Звук снизили до минимума, и в настоящий момент по одному из каналов показывали новости: серьезное лицо корреспондента, беззвучно шевелившего губами на фоне каких-то магазинов. С моего места казалось, он стоит за правым плечом Мэтта, словно его совесть.
Брат уже сделал заказ, чему я был только рад: напитки, к которым в данный момент лежала моя душа, здесь не подавали. Приезжая в этот район, я частенько навещаю паб «О'Нил» в здании бывшей церкви. Увы, Мэтт чувством юмора не отличается, и, желая создать непринужденную обстановку, я остановился на кофейне.
Позвонив брату из Стенджера, я заявил, что нам срочно нужно встретиться, а когда он спросил зачем, сказал: «Ради спасения моей души», и повесил трубку. Мэтт знал, что я скорее всего шучу, но он никогда не теряет надежду на мое прозрение, в какой бы форме это ни выражалось.
Он был в мирской одежде, то есть без воротничка: высокий худощавый мужчина под сорок в темном свитере и джинсах, старых, но вполне опрятных, с редеющими каштановыми волосами и строгими серо-голубыми глазами. В Мэтти все строгое; слабость он питает лишь к моральной устойчивости. Еще он очень внимателен — ни одной мелочи не упустит.
— Неважно выглядишь, — оглядев меня с головы до ног, проговорил он. — Румянец какой-то нездоровый и губа распухла. Неужели в аварию угодил?
— На меня напали.
— Небось при выполнении очередного заказа? — поджал губы брат: он активно не одобряет то, как я зарабатываю на жизнь.
— Вроде того. У мамы все в порядке?
— Да. Пару недель назад подхватила сильную легочную инфекцию, но ей прописали антибиотики, и она поправилась. Еще доктор рекомендует пользоваться ингалятором. — Мэтт нахмурился. — Несмотря на эмфизему, курить она не бросает, поэтому главное — предупредить закупорку дыхательных путей. Ты же вроде обещал ее навестить?
— Да, верно. Только сначала нужно разобраться с делами.
— Ясно… — Пригубив кофе, брат опустил взгляд с видом человека, который молчит лишь из вежливости.
Чтобы заполнить неловкую паузу, я вытащил из кармана нож Цукера и положил на стол.
— Когда-нибудь видел нечто подобное? — поинтересовался я.
Глаза Мэтта расшились от удивления.
— Этот предмет — часть твоей жизни, а не моей, — тихо сказал он.
Слишком тихо: да, делать непроницаемое лицо Мэтти научился, а вот голос выдает с головой.
— Удивительно слышать от тебя такой ответ, — задумчиво проговорил я. — Ведь выронивший его парень был твоим коллегой.
— Священником? — презрительно осведомился брат.
— Может, даже и так. По крайней мере одним из служителей твоей церкви.
— Бандиты и боевики моей церкви не служат.
— Правда? Выходит, крестоносцы без разрешения пользовались вашим зарегистрированным торговым знаком?
— Феликс, — тяжело вздохнул брат, — последний крестовый поход закончился в тринадцатом веке. Я же, если ты обратил внимание, использовал настоящее время.
— Мэтти, эта вещица тоже из настоящего, — похлопав по рукояти ножа, проговорил я. — Поэтому давай не будем вспоминать, кто, что и когда использовал, лучше расскажи про Anathemata Curialis.
Брат промолчал.
— Члены этого ордена пытались меня убить, вот и хочу узнать почему.
Опять возникла пауза, однако на этот раз я, доверившись интуиции, заполнять ее не стал.
— Просто так… ни за что они не убивают… — наконец выдавил брат. — И церковь не представляют.
— Тогда почему они обозначены как католический орден?
— Уже не обозначены. Судя по всему, ты пользовался каким-то древним справочником.
Снова повисла тишина, и, в конце концов, брат нехотя ее прервал.
— Это очень старый орден, — начал он, — но что касается его истории… При одних папах они едва существовали, при других — не уступали по влиятельности иезуитам и инквизиции. Их задачей было заниматься тем, что церковь считает скверной и гнусностью. Anathemata — множественное число греческого anathema, им в Септуагинте [30] передан смысл еврейского слова «херем», означающего нечто отвергаемое, как ненавистное Богу. В настоящее время, точнее в последние лет десять, трактовка конкретизировалась, и сейчас это не просто «ненавистное Богу», а воскресшие мертвецы.
В глубине сознания забрезжил слабый, похожий на биолюминесценцию раздувшегося трупа, свет.
— А что в современном толковании означает «заниматься скверной»?
— Точно ответить не могу, — признался Мэтти, — сам я в этом ордене никогда не состоял, однако, изучая историю религии, естественно, знал о его существовании.
— Хочешь сказать, вы никогда ни о чем подобном не болтали? Неужели субботними вечерами только исповеди друг у друга выслушивали?
— Естественно, сплетни распространялись, — нахмурился брат, — весьма необоснованные и противоречивые. Что бы ты ни думал, Феликс, католическая церковь — не большая тайная организация; в плане свободы слова мы выгодно отличаемся от многих правительств.
— Советую поднять планку, Мэтти, — мрачно проговорил я. — Речь ведь не о монашках из близлежащего конвента, а о некой входящей в вашу церковь группе, которая активно использует оборотней. Они что, несут нашим мохнатым братьям слово Божье или «заниматься» — такой обтекаемый синоним слова «вербовать»? Господи, они даже ножи с собственной символикой изготавливают! Думаешь, зачем? Чтобы вскрывать корреспонденцию? Или чтобы разрезать бисквитные кексы?