– К десяти? – повторила шепотом Ирина. – К десяти я уже в Киеве буду…
– А может, подождешь его? Он такой видный хлопец…
Ирина отрицательно мотнула головой. Дотронулась ладонью до своей вновь наполнившейся молоком груди и пошла в спальню, откуда доносилось младенческое воркование Яси.
Ночью Ирина лежала на спине с открытыми глазами. Думала о Егоре, о маме, которой Егор так внезапно понравился. О мариинском парке и об этой бесконечной зиме. Хотя почему бесконечной? Еще месяц-полтора, и наступит оттепель, а за ней сразу и весна. И тогда можно будет и пальто, и пуховый платок пересыпать порошком против моли и в шкаф положить. А синий водонепроницаемый плащ надо будет наоборот – из шкафа вытащить и еще на морозе с недельку проветривать. Вообще, всю одежду надо проветривать, чтобы свежесть хлопка и шерсти самому телу передавалась.
Ира представила себя весной, с покрашенными волосами и сделанной в киевской парикмахерской прической. Одела себя в собственном воображении так, чтобы на телеведущую Светлану Леонтьеву быть похожей. Так мысленно старалась, что утомилась и, поставив свой электронный будильник на четыре утра, заснула.
Проснулась от привычного электронного писка. Не включая свет, оделась. Вышла на кухню. Тут уже можно было и свет включить, и чайник нагреть. Вскипятила воды. Развела в ней детской смеси «малыш» для дочурки, а чтоб помедленнее остывала, поставила бутылочку с искусственным молоком на котел в бойлерной. Тут смутное чувство вины заставило ее вернуться в комнату и приложить сонную доченьку к соску. Яся, не просыпаясь, заработала губками. Ощущение было почти такое же, как и от того насосика-присоски, с помощью которого забирали у Ирины молоко на киевском Печерске. Только присоска в Киеве всегда холодной была, а губки доченьки – горячие.
Подождав, пока Яся наестся, Ирина высвободила мизинчиком правой руки сосок из ее ротика. Оправила одежду и в коридор вышла.
Уже стоя перед дверью, включила на мгновение свет, чтобы проверить: тот ли платок на голову надела. И улыбнулась сама себе в зеркало, висевшее на стене. Ведь в этот раз она с платком не ошиблась.
Тишина раннего зимнего утра усилила скрип открывшейся и закрывшейся калитки. А потом снова тихо стало. Вышла Ирина к остановке. Дорога молчит, не движется. На небе все еще звезды блестят. Через часов пять сюда к ней Егор приедет, а ее, Ирины, дома нет. Она уже давно в Киеве по Мариинскому парку гуляет.
Издалека два автомобильных желтых глаза вынырнули и становились они в темноте все ярче и ярче. По фарам и по звуку узнала Ирина свою маршрутку. Занервничала. Снова о Егоре подумала.
«А вдруг он потом рассердится и в Киев меня искать поедет?»
Так, раздумывая и теряясь в своих мыслях, отступала Ирина шаг за шагом прочь от дороги. И когда маршрутка притормозила у остановки, сидела она на корточках за старым дубом, росшим у самого начала ее улицы. Сидела и выглядывала оттуда.
Маршрутка, постояв недолго, снова тронулась в путь. Проводила ее Ирина взглядом и, выйдя из-за дуба, снова к дороге подошла. Застали ее глаза огоньки исчезающей за поворотом дороги маршрутки. Смотрела она в ту сторону еще пару минут, ни о чем не думая, а просто свою непонятную ей самой нерешительность пережидая. А когда переждала она эту нерешительность, то развернулась и зашагала по своей улице домой.
Киев. Ярославов Вал. Бар «Дали»
Семен сидел за барной стойкой, смотрел на бокал темного львовского пива и устало повторял: – Не надо мне рассказывать сказки!
Бармен уже перестал обращать на него внимание. Это сначала он думал от греха подальше выпроводить его на улицу. Но его подозрительность в отношении странно ведущего себя клиента была развеяна в одночасье. У клиента зазвонил мобильный, и тот, прекратив бормотать о своем неверии в сказки, совершенно нормально с кем-то разговаривал, что-то обсуждал.
– Ну и раскладец! – выдохнул вдруг Семен и поднял взгляд на бармена.
Бармен, впрочем, на роль собеседника подходил меньше всего. Лицом он был неприветлив. На его тонком носу висели очки, которые принято называть «очками для чтения». Само лицо бармена эти очки явно облагораживали, но вот зачем? Для какой цели? Ни книг, ни журналов на стойке не было. Да ведь и не положено бармену читать на рабочем месте. Бармен ведь работает мышцами лица, мимикой, а не извилинами. По крайней мере, в свое рабочее время.
А в кармане куртки опять зазвонил мобильный. И Семен ответил. Звонил Геннадий Ильич. Просил дать двух человек с машиной, чтобы вечером крупную сумму из дома в Парламент перевезти.
Короткий деловой разговор немного приободрил Семена. И он решил взять себя в руки. Отодвинул в сторону недопитый бокал темного пива. Заказал у бармена твердым голосом двойной эспрессо.
И, в ожидании кофе, вспомнил во всех деталях недавний разговор с Володькой, который поверг его сначала в шок, а потом в уныние.
Володька, как оказалось, просьбу Семена воспринял как приказ командира. Возможно, он бы и жизнью рисковал, чтобы выполнить этот приказ. Но его жизнь никому не понадобилась, потому что враги у командира были мелкие и слишком близкие, как родственники. Впрочем, почему как? Тот, второй, следивший за Семеном, оказался его соседом Игорем из квартиры напротив. А вот следил он за Семеном – и именно это самого Семена уложило на обе лопатки – по просьбе Вероники. Она, оказывается, заподозрила своего благоверного не в чем ином, как в убийстве аптекаря. И денег она соседу не предлагала за исполнение своей просьбы. И тот, Игорь, охотно взялся последить за Семеном, как будто чужды ему такие понятия, как мужская солидарность.
Вспомнил Семен и выражение лица Володьки, который, желая успокоить приятеля и шефа, сказал, что этот Игорь отшился до того, как Семен с блондинкой встретился.
«Вот было бы дело!» – подумал Семен, уже поверивший в правдивость рассказов Володьки, представляя себе, как сосед Игорь докладывает Веронике, что у ее мужа – любовница-блондинка. Тут уж наверняка убийство аптекаря на второй план бы отошло!
Крепкий кофе после пива пришелся Семену не по вкусу. Слишком горький. Пришлось добавить три ложечки сахара.
«И как мне теперь с ней говорить?» – думал Семен.
Не найдя ответов на вопросы, связанные с поведением жены, Семен вспомнил о блондинке Алисе.
– Чепуха какая-то, – выдохнул. – Она ведь меня явно не узнала! Словно в первый раз видела!
Допил кофе. Попросил еще чашечку. Снова задумался под жужжание маленькой итальянской кофеварки.
И это убийство аптекаря, о котором несколько раз спрашивал Володька перед тем, как уйти из «макСнэка». Откуда ему, Семену, знать про это убийство?
«Спроси у моей жены! – раздраженно посоветовал он тогда Володьке. – Она с его вдовой виски пьет!»
И вот теперь снова, в ожидании второй чашки кофе, Семен задавал себе тот же самый вопрос. Об аптекаре, с вдовой которого дружит его жена Вероника. О его убийстве.