Ну третья-то мысль должна быть оригинальной! Я беру в кафе универмага растворимый капуччино в одноразовом стаканчике. Сажусь за стол и думаю.
А в голове вместо свежих мыслей – запах духов Жанны с Окружной. Она опять была у нас в гостях вчера вечером. И я не чувствовал никакого раздражения, никакого протеста. Мы сидели за столом, пили белое вино и ели принесенную ею курицу-гриль. Одета она была аккуратно, даже со вкусом, а в ее жестах и взглядах присутствовала мягкая, даже, может быть, нежная медлительность. Что она сказала уходя? «Вот Света мне звонит, а ты – нет!»
«А когда мы с ней на «ты» перешли?» – пытаюсь вспомнить я и не могу.
– Дяденька, дайте на бутерброд! – тянет меня за рукав цыганенок лет десяти, в джинсах и джинсовой куртке.
– Иди мой машины, там платят! – говорю я ему, не отвлекаясь от собственных мыслей.
– Сам мой, мудак! – выкрикивает он звонко и поворачивается к соседнему столику.
Что же мне купить? Я смотрю на часы. До новоселья осталось полчаса. Я в любом случае опаздываю. Светлане сказал, что приду домой попозже. Все бы ничего, но нет подарка.
Я опять прохожу мимо различных отделов и останавливаюсь перед витриной с фотоаппаратами.
– Точно! Хороший фотоаппарат и большой букет роз!
– Вот этот? «Олимпус»? – переспрашивает парень-продавец.
– Да, вот этот, с нормальной оптикой. И пленку. «Кодак».
Теперь можно покупать цветы. Никто не додумается дарить фотоаппарат на новоселье. В этом можно быть уверенным!
Такси подвозит меня к девятиэтажному дому. Номер дома – тринадцать, второе парадное, квартира шестьдесят три, четвертый этаж.
За дверьми – удивительно тихо. Неужели остальные гости тоже опаздывают?
– Ой, Сергей Павлович! Вы пришли! – радуется Нилочка. – Как замечательно!
– Я что, первый?
– Вы единственный!
Она обхватывает двумя руками букет аристократических бледно-желтых роз. Пакет с фотоаппаратом и пленкой остается пока в моих руках.
– Вы проходите, проходите в комнату! Я сейчас, только вазу возьму!
В квартире пахнет только что окончившимся ремонтом. Все чистенькое, новенькое. В коридоре стены салатные, в гостиной – рельефные немецкие обои с едва заметным рисунком в пастельных тонах. Новенькая мебель, круглый стол, накрытый розовой скатертью. Накрыт на двоих. Я таки действительно единственный гость. Вот те на! Новоселье для узкого круга! Точнее – для начальника. Ладно. Все равно в воздухе витает запах специй и жареного мяса. А я голоден. Голоден и в хорошем настроении. Странно, мне действительно нравится делать подарки! И радость на круглом милом личике Нилочки выглядит так по-детски искренне, что хочется ее погладить или даже поцеловать.
На столе в мельхиоровом ведерке бутылка красного полусладкого шампанского – это именно такое, какое я люблю.
– Я сама открою! – задорным искристым взглядом Нилочка останавливает мое желание ей помочь.
На ней джинсы в обтяжку и синяя шелковая рубашка, тоже в обтяжку, словно специально купленная на размер меньше.
Она аккуратно придерживает пробку, пока газ с шипением вырывается из бутылки.
– Я вам так благодарна! – Нилочка поднимает бокал. – Вы даже представить себе не можете!
– Ну почему же, могу! – не соглашаюсь я и мгновенно понимаю, что в ее словах нет ни малейшей попытки усомниться в силе моей фантазии. – Хотя, может, и не до конца!
Нилочка смеется.
– На работе вы не такой!
– На работе все не такие! Вы тоже! Если б вы вот так пришли на службу, да еще с вашим звонким смехом, вас бы за пять минут у меня украли!
– Не украдут! – Задорный свет ее зеленых глазок снова радостно осветил меня и прошел насквозь, как радиация. – Давайте, я вам салатика положу!
Мы ели и пили, ели и пили, словно все эти салаты, телячьи отбивные, картошка фри были какими-то голограммами. Вот они стоят на столе. Нилочка подкладывает мне уже вторую отбивную, а я до сих пор не ощутил в своем желудке первой. На душе и в теле удивительно легко. Такое ощущение, что я с каждой минутой теряю вес!
Наконец, не чувство сытости, а, скорее, опустошенные салатницы и блюда останавливают меня.
– Все! – Я поднимаю руку в шутливом жесте, отгораживаюсь ладонью от остатков еды. – Теперь только сладкое!
Нилочка убирает со стола грязную посуду. Уносит ее на кухню.
Я посматриваю тревожно на дверь, через которую она сейчас внесет какой-нибудь торт. Даже самый маленький торт окажется великоватым на двоих.
Но в это время в проеме появляется она – в синем шелковом халате, подвязанном таким же блестящим шелковым пояском. Она останавливается перед столом. Игриво смотрит на свои босые ножки, потом на меня.
– Вы же любите сладкое, – полушепотом говорит она, и синий халатик падает на пол.
Нилочка замирает в позе Венеры Милосской, только в отличие от Венеры все у нее на месте, и я не могу не признать, что нагота ей к лицу. Я смотрю на нее и чувствую ускорившееся движение крови. Меня берет легкая оторопь. Красное шампанское притупило мысли, но ускорило естественную, здоровую реакцию тела на женскую наготу.
И я сижу, смотрю на нее не мигая и суматошно ищу в голове рациональное объяснение желанию подняться и броситься к ней. И понимаю, что пока я буду искать это объяснение, я не поднимусь. Вот мое спасение! Надо просто засыпать свой мозг вопросами типа: «Зачем мне это?», «Чем это может для меня кончиться?» Потом приходит простейшее объяснение: «У меня жена через месяц ждет двойню!» Я перевожу дух. Получилось.
Но в ее глазах удивление и вопрос.
– Извини, – стараясь придать своему голосу побольше нежности, говорю я. – Ты же все понимаешь! Мы ждем ребенка. Двух.
На ее личике видна борьба эмоций. Она удерживает на губках улыбку, а глаза бегают, словно ищут путь для отступления.
– Я просто не знаю, как выразить вам свою благодарность, – шепчет она.
Я хочу помочь ей выйти из этой ситуации, но не могу.
А Нилочка тем временем уставилась на мой подарок, лежащий на диване.
– Сергей Павлович, а вы меня пофотографируйте! Не так обидно будет! А то что же, зря перед вами все открыла?!
«Не так обидно будет? – думаю я. – Значит, все-таки обидно. Хотя и так понятно!»
Я быстро – с помощью красного шампанского – представил себя голого на ее месте перед женщиной, которая и не собирается раздеваться.
– Да, – киваю я. – Отличная идея!
Я заряжаю в «Олимпус» пленку, и мы смеемся вовсю, пока я, как настоящий папарацци и одновременно Зевс, метаю в нее вспышки-молнии. А она вдруг удивляет меня своей эротичной грацией, ее тело принимает удивительные, но естественные позы, линии ее тела начинают двоиться в моих глазах. Она ложится на пол, раскидывая в стороны руки и ноги, и ее голос, обращенный ко мне, весело звенит: «А теперь сверху! Вот так! А теперь от двери!»