– Господи, что за глаза…
Он гнал машину с сумасшедшей скоростью, рискуя вылететь за проезжую часть, и думал о том, когда у него последний раз был секс. Кажется, это случилось за день до отлета из Вегаса. С этой президентской сучкой Сондрой было чертовки хорошо. Не настолько была потрясающа она, насколько потрясающ был экстремальный секс на столе за пять минут до прихода в офис Флеммера и Малькольма.
К чему бы это ему вдруг вспомнился Флеммер?
Предчувствие?
«Пожалуй, да», – подумал Андрей, когда он, почувствовав вибрацию в кармане пиджака, вынул телефон и услышал английскую речь.
– Вы не сообщаете о своей работе уже почти сутки, – заметил вице-президент голосом реаниматора, словно Мартынов полгода был в коме и только теперь очнулся.
– Появились некоторые трудности, – сказал Андрей Петрович, обдумывая, как в двух словах описать ситуацию, которая сложилась на данный момент.
– Надеюсь, вы не будете в связи с этим настаивать, чтобы я положил вам на счет двести тысяч вместо ста?
– Ни в коем случае, – успокоил его Мартынов, решив, что для напоминания о повышении гонорара будет более веский повод.
– Мистер Мартенсон, вы нашли его?
– Кажется, да.
– Это не совсем тот ответ, который я надеялся от вас услышать.
– Мистер Флеммер, за четверо суток в России нельзя найти даже отель, свободный от вьетнамцев и клопов, а вы хотите, чтобы я вам за девяносто шесть часов разыскал человека без имени, отчества, фамилии и домашнего адреса. Человека, особые приметы которого двадцать пять лет назад были: рост – один метр, нет передних зубов, волосы светлые, русский, любит конфеты. Может, дадите мне еще пару часов?
Флеммер дал. Мартынов бросил трубку на сиденье и плюнул в окно.
Через час он был уже в Новосибирске.Метлицкий не из тех сыщиков российской милиции, которым можно было рассказать историю о том, как однажды в ресторане девять веселых азербайджанцев решили отпраздновать день рождения своего товарища, но потом вдруг поссорились друг с другом, после чего друг друга же и перестреляли. Причем стрельба, по всей видимости, велась одним залпом, потому как к концу ссоры никого не осталось в живых.
И он был не из тех, кто поверил бы в то, что находящиеся в этот момент в ресторане Рома Гулько со своей бандой оказались потерпевшей стороной.
Тем не менее потерпевшую сторону через пять часов после задержания, после допросов, пришлось выпустить на улицу. Ты точно знаешь, что Рома Гулько, Фома и Крот устроили в «Садко» чистку, но обязательно потом перед ними извинишься и распахнешь перед ними двери. А что еще делать, если все они, включая раненых, а также работники ресторана и случайные свидетели, в том числе этот Мартынов, в один голос трубят о том, что кавказцы сначала поругались, потом подрались, потом схватились на ножах, а потом – на пистолетах? Горячая кровь, буйный нрав, отмороженность… В общем, все умерли.
Извиняться, впрочем, Метлицкий не стал. Не обращая никакого внимания на Фому и Крота, он плечо к плечу прошел с Гулько до самого выхода, спустился на улицу и только на крыльце пообещал:
– Рома, я эту тему разберу до конца.
– Разбери, Рома, разбери. А то скоро поужинать негде будет. Такое впечатление, что не в Сибири живем, а в Баку.
– Слушай, ко мне тут на днях Захарка Большой приезжал… – Мент наклонил голову и посмотрел куда-то через плечо Гулько. Он сказал достаточно громко для того, чтобы это слышали Фома с Кротом и пара оперов перед входом в УБОП. – Отрекался. Расписку дал. О том, что от ваших общих дел отходит. Так что ты, Рома, тоже подумай. Человек, видимо, на светлый путь ступил, так не пора ли и тебе о своей судьбе подумать? Это я тебе не как мент, а как бывший однокашник говорю…
Взгляд Гулько пронзил здание УБОП, улицу, реку Обь, лес и затерялся где-то на Кольском полуострове…
– Каких дел? – спросил он и улыбнулся. – Большаков – угольный торговец, я – президент спортклуба. Что между этим общего? И от какой такой масти он отрекся? От пыли антрацитовой, что ли?
– Ты подумай, Рома, подумай…
Покачал головой и ушел.
Гулько сел в подогнанный братвой серебристый «Лексус», взял круто, с места. Отъехал с километр и вдруг изо всех сил ударил руками по рулю.
– Сука!
– Да что ты, Гул? – с упреком произнес Крот. – Мент и есть мент. Что с него взять. Не принимай близко к сердцу…
– Ты придурок, Крот!.. – взревел Рома. – Придурок конченый! Ты понял, что он сейчас сделал?!
Фома на заднем сиденье почему-то матюкнулся и отвалился к стеклу.
– Вот, вот! – подтвердил Рома. – Захарку когда «поднимут»?! Через месяц? Полгода?! Год?! Что экспертиза скажет? В июле, блин, наступила смерть этого найденыша! Плюс-минус неделя, без точного часа! А разговорчик этот при мусорах еще как вспомнится!
Крот хлопал ресницами и давил взглядом лобовое стекло.
– Ну и что? Может, они его никогда не найдут.
Гул развернулся и остервенело посмотрел на помощника.
– Вова, милый… Когда бог мозги раздавал, ты случайно поссать не отходил? Они его уже нашли.
– Это Лешка Родищев, наш однокашник, – сказал он Фоме, спускаясь по ступеням больничного крыльца. – Ты что, не помнишь? Мы же с семьдесят восьмого по восемьдесят восьмой в одном детском доме чалились. Скрытный тип был, все книжки читал… Воровать отказывался, за что и бывал бит нещадно…
– Тобой? – справился Крот, единственный из троих, кто вырос в семье.
Рома не ответил. Странно, но ему было почему-то тревожно.
За руль он садиться не стал. Фома вез его. Он вынужден был надолго остановиться около супермаркета. Рома вышел из его дверей с двумя огромными пакетами. Один, самый большой, бросил в руки Кроту и процедил:
– Отвезешь на больничку, в палату этому лоху. Если не очнулся до сих пор, отдай тем, кто окажется соседями по палате. Скажешь, что это от Родищева, чтобы все, кто там лежит, знали, от кого. И теперь каждый день будешь возить туда по такому пакету. Я понятно изъясняюсь?
– Нет, – сознался Крот.
– Тогда я объясню. Ты помнишь, как в Горном на «пятерик» зачалился? А помнишь, как братва тебе пакеты с икрой, «Мальборо» и бужениной перебрасывала? А для чего? Нет, не для того, чтобы ты с голоду не помер. Ты и без этого там не похудел. Чтобы вся колония знала, что Вове хамить нельзя, он «подогрет», и не чушок брошенный он, а под крылом «пасется». Общаться с ним нужно по-человечьи и по пустякам не сердить, иначе в зону перебросят не икру, а посыльного с заданием облегчить Вове жизнь, – вынув из второго пакета бутылку «Белого аиста», Рома сорвал фольгу и расковырял найденной в «бардачке» отверткой пробку. – Фома молчит, потому как сам детдомовский. Он знает, что такое вареное яйцо в праздник… – Перевернув бутылку, он слил в себя четверть содержимого. – Черт… подумать сейчас – на хера я его бил?..