– Ты съездишь на Сигонеллу? – успела спросить Жаклин.
– Съезжу, съезжу, не волнуйся, – уверила Мари. – Будешь смеяться, подруга, но у меня даже пропуск на базу остался. Выписан на три недели, истекает… – она мысленно прикинула, – вот же черт, послезавтра… – «Ирония судьбы», – подумала Мари и отключила связь.
Кровь бурлила, но несколько минут она заставила себя провести в неподвижности. Спокойствие, только не гнать коней. Расслабиться, быстренький аутотренинг. Но в мозгу уже стучали африканские барабаны: сенсация, сенсация, подъем – и в бой! Ты обязана быть первой, утереть всем нос, доказать, что ты лучшая! Она откинулась на спинку стула. Жара несусветная… Мари, отдуваясь, расстегнула пуговицу на блузке. Затем вторую. Краем глаза отметилось шевеление в окне напротив – на третьем этаже монументального, хотя и несколько облупленного дома. Блеснуло что-то на солнце – ого, подзорная труба. Ох, уж эти итальянские вуайеристы. Под блузкой у Мари ничего не было – даже стыдливого христианского крестика. Грудь у нее была небольшая, но мужчинам, как правило, нравилась. Она была не против показать страждущему «макароннику» то, чего никогда не должна стыдиться, но сегодня не хотелось. Другим была занята голова. Она медленно расстегнула последнюю пуговицу, потом показала в окно сразу два кукиша, быстро встала и задернула шторы. Взгляд упал на телефон. Позвонить Жискару? Что бы он ни плел про патриотизм и тому подобную муть, Бургон был мастером журналистики и обожал сенсации. Она ясно понимала, что на Бургона давили – причем отовсюду и одновременно. Но была уверена – редактор сделает стойку, если материал горячий. Фактически он всеми руками за свободную прессу. «Где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна», – девиз такого нелюбимого им «Фигаро». «Нет, не время, – подумала Мари. – Нужно убедиться, что информация – не пустышка, съездить на базу, все там разнюхать». Она уже мысленно прикидывала маршрут: из римского аэропорта «Фьюмичино» – до Палермо, там арендовать машину – фирма оплатит, но она готова и кровные заплатить, если дело стоящее…
А если пустышка – то ничего страшного. Пошатается по базе, чего-нибудь нафантазирует, тиснет очерк о героических буднях водителей «бомбардировщиков», как требует того начальство, и обратно в Рим – этот старый, вечный, ободранный и прекрасный городок, где такая вкусная еда и горячие любовники. И еще это самое, местное «фирменное», до чего никак не дойдут руки в силу занятости – ИСКУССТВО НИЧЕГОНЕДЕЛАНИЯ…
Решение принято – она позвонила в аэропорт, забронировала билет на ранний утренний рейс, отправилась в душ. Разделась, уныло смотрела в зеркало на себя, отощавшую. Эта работа (без иронии – любимая) ее когда-нибудь доконает. Никакой постоянной личной жизни, сплошные разъезды, еда «на коленках», квартира в Париже пустеет и обрастает пылью. Журналистская карьера прежде всего – неустанное стремление доказать себе и окружающим непонятно что, поиск жареных фактов, постоянное рысканье в поисках того, чего не существует… Ее отец был известным московским литератором, состоял в Союзе писателей, имел хорошую квартиру в советской столице на Кутузовском проспекте. У отца была семья, два сына, уважение в определенных кругах общества и постоянный пропуск в спецстоловую при Доме литераторов. Он писал про войну, по его книгам снимали фильмы, его тексты переводили на иностранные языки. Но последний роман, в котором он перегнул с достоверностью, описывая штурм Берлина, весьма не понравился тогдашнему идеологу Суслову… и все пошло прахом. Жена ушла, уважение в обществе кончилось, пропуск в спецстоловую отняли. Дети отвернулись – они учились в МГИМО, и наличие опального отца их будущую карьеру не красило. Заканчивались «махровые» семидесятые. Нищета, крохотная комнатка на задворках Бутова. Как он эмигрировал – отдельная невероятная и поучительная история. Полгода в Западной Германии, Лозанна, Тулуза, опубликование ограниченным тиражом той самой книги – на языке, увы, мало напоминающем русский. Женился в пятьдесят четыре года на непримечательной француженке, в 82-м родилась Мари, через год отец скончался от тяжелой болезни легких. Девочка с ранних лет подавала надежды, окончила журфак в Сорбонне, знала английский, французский, итальянский, а на русском материлась так, что самой было стыдно, а окружающим приятно. Фамилия у нее была по матери – Клер, да и ладно. Корреспондент «Ле Паризьен» Мари Данилофф звучало бы как-то странно. Она писала остро, материалы добывала легко и изобретательно, так что если ее и увольняли – то отнюдь не за отсутствие профессионализма. С февраля, когда стартовали ливийские события, Мари прочно «сидела» на этой теме, ей многое позволялось в редакции, на ее выходки смотрели сквозь пальцы, поскольку начальство знало, что свою работу Мари сделает. Не мытьем, так катаньем – с французской энергичностью и русской въедливостью. «Ты должна благодарить судьбу и лично меня, что работаешь не в какой-нибудь вшивой шарашке, а именно в «Ле Паризьен»! – любил говаривать Бургон. – Где еще работать нормальной журналистке, Мари? «Ле Фигаро» – махровая правая, «Ле Монд» – упертая левая, в «Либерасьон» – дела хреновые. Только «Ле Паризьен» – ежедневная газета с тиражом 530 000, где еще остались вменяемые люди!» Пустышкой она не была и пыталась разобраться, что же на самом деле происходит в Ливии. Ясно, что вмешательство Запада в ливийские дела не соответствовало резолюции ООН. Повстанцы тоже летали, но их не сбивали, хотя по правилам бесполетной зоны – вроде должны. Запад откровенно поддерживал мятежников, понимая, что, не примени он силу, Каддафи живо бы навел конституционный порядок. Целью НАТО являлось свержение ливийского диктатора, а вовсе не защита мирного населения, как это декларировалось, – к чему склонялись даже западные эксперты. При этом Запад предпочитал не видеть, что своими действиями укрепляет позиции радикального ислама, откровенных террористов и роет яму самому себе, расшатывая ситуацию в Европе. Посол России в Ливии озвучил причины вмешательства Запада в чужие дела, и в принципе Мари была с ним солидарна: Каддафи отказался приватизировать национальную нефтяную компанию; заявил, что пересмотрит долю западных компаний в добыче ливийской нефти; вынудил французских нефтяников из «Total» заплатить ему компенсацию в полмиллиарда долларов; предпочел поставки российского специмущества французскому. И еще одна причина – не связанная с деятельностью Каддафи, а проистекающая из извечного соперничества Соединенных Штатов с Евросоюзом. Очень не нравилась американскому президенту и «народу Соединенных Штатов» идея создания Средиземноморского союза – зоны безопасности ЕС без участия США и НАТО. Инициаторами идеи были Франция с Италией. Попутно эти страны разрабатывали проекты нефтепроводов из Ливии в Южную Европу, укрепляющие самостоятельность Евросоюза. Война в южном Средиземноморье позволяла США ликвидировать проекты автономной зоны, укрепить позиции НАТО и ослабить финансово-экономические возможности Евросоюза. При чем тут защита мирных граждан, страдающих от гнета диктатора, оставалось лишь догадываться…
В солнечной Сицилии было жарко. Арендованный крохотный «Фиат» оказался кабриолетом – она обнаружила это случайно, нажимая от нечего делать какие-то кнопки. Ей казалось, она парашютируется! А потом разозлилась на себя – до какой же степени погрузиться в мысли, чтобы не замечать, что творится вокруг! Так и опомниться не успеет, как окажется в багажнике у сицилийской мафии! Впрочем, ничего похожего на мафию она в Сицилии не встречала. Вдоль обочин идеально ровной дороги простирались опрятные черепичные деревушки, оливковые и апельсиновые рощи, виноградники. Дважды попадались сотрудники дорожной полиции в черных мундирах с белой портупеей, но все обошлось. С ревом ее обогнало что-то приземистое, спортивное, с лошадью на эмблеме – водитель повернул голову, смерил ее взглядом, облизнулся, но предпочел не заводить знакомств – спешил куда-то. Посмотреть, конечно, было на что. Привлекательность худенькой женщины признавала даже сама худенькая женщина. И гордилась своей внешностью, стоящей немало времени и денег. Прямая спина, целеустремленный взгляд, черные волосы, реющие по ветру, развевающийся шелковый шарфик, придающий завершенность образу. Как-то странно – от отца она забрала многое, кроме внешности. Внешностью Мари была в маму – только гораздо лучше…