– Твое здоровье, покойничек! – Виски исчезло в меркушевской глотке, пустой стакан вернулся на стол. Странно, но вид у Валерки отчего-то сделался бледный, рожа и шея по колеру походили на красно-белый мухомор, и сидит этот мухомор напротив, улыбается погано, и видно, что через силу.
– Штанишки намочил? – участливо спросил Илья. – Наигрался, извращенец? Иди покушай кашку и скорее в люлю, а дядя Тынский тебе брючки постирает.
– Закройся… – Голос начальника СБ прозвучал глухо, словно овчарка в наморднике рыкнула. Пусть побесится, ничего он ему не сделает, пока Меркушев жив. А тот со скошенной набок мордой упер ствол револьвера себе под нижнюю челюсть, уставился в потолок и нажал на спуск. Осечка, «Таурус» падает на стол, а Меркушев действительно, того гляди, обделается, только уже на радостях. Тряхнул рукавом, что твоя Царевна-Лебедь, разжал ладонь и показал Илье патрон, потом открыл барабан револьвера – в нем было пусто. «Мазурик чертов, ловко глаза мне отвел. А Тынский комедию ломал. Твари…» Илья смотрел, как блестящий, точно новогодняя игрушка, патрон ложится в ячейку, как щелчком закрывается барабан, и револьвер летит к нему через стол.
– Я выиграл! – Председатель совета директоров едва не сорвался на счастливый щенячий визг, лег животом на стол и уставился на Илью. Глаза, как у Полякова, белков не видно, одни зрачки, в которых на дне плещется безумие, губы мокрые, аж противно, и душно ему, раз на себе рубашку рвет в буквальном смысле, так, что пуговицы летят. – Давай, давай, – с придыханием торопил Илью Меркушев. Тяжелый случай, психопатия в чистом виде, тоже, наверное, хочет на кишки поглядеть, как Волков давеча. Вернее, не только на кишки…
Илья крутанул барабан, поднял «Таурус» к голове, Меркушев вытаращил глаза и принялся скрести ногтями по столешнице, Тынский с нескрываемым облегчением выматерился вполголоса и предусмотрительно оказался у Ильи за спиной, в руке у начальника охраны словно сам собой появился пистолет.
Через рукоять револьвера словно пропустили ток, Илья сжал горячий металл, поднял руку к виску. В револьвер точно не один патрон загнали, а пару гирь навесили, локоть тянуло вниз, пальцы свело судорогой, спусковой крючок сам подался назад, едва Илья коснулся его пальцем. Меркушев перестал скалиться и смотрел на Илью с почти научным интересом, как профессор медицины – на подопытную лягушку. Что будет, если ее живьем поджарить? А если кипятком облить? А кислотой?..
На лбу выступила испарина, от легкого, еле уловимого запаха пороховой гари желудок скрутил спазм. Илья задрал голову к потолку, чтобы не видеть скотской слюнявой улыбки господина председателя «Трансгаза», сосредоточился на темном стекле роскошной люстры. Палец лег на изгиб спускового крючка, плавно повел его назад, утопил до отказа, щелчок, холодный металл скользнул по коже, дуло «Тауруса» уставилось в россыпь хрустальных подвесок над головой.
– Повезло… – Голос фээсбэшника доносился словно из-под воды, рожа Меркушева расползлась в невесть откуда взявшемся тумане.
Илья вытер лоб и сжал револьвер обеими руками, выдохнул, вдохнул глубоко, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Меркушев тявкнул что-то нечленораздельное, Илья не разобрал ни слова.
– Стреляй, – проскрежетал за спиной Тынский, – радуйся, урод, что тебе самому довелось, я бы тебя так просто не отпустил…
«Попытка самоубийства в состоянии аффекта». Это уже было в его жизни, и не так давно. Тогда все решила хлипкая дверь в ванной и относительно небольшая кровопотеря у Ольги, тогда он успел вовремя. А сейчас все идет к тому, что его попытка будет удачной, пусть не с первого, но с третьего-четвертого раза точно, вспомнить бы еще статистику этой игры, но, как назло, в голову ничего не лезет, мешает туманящий разум липкий ужас, дрожь в руках и навалившаяся слабость. Да такая, что «Таурус», того гляди, вывалится из пальцев и грохнется под стул.
– Дальше давай или на удобрение пойдешь, – задушевно проговорил Тынский, следом донесся Валеркин голос:
– Он может. На твоем месте я бы поторопился…
«На твоем месте я бы сдох в утробе матери!» Илья поднес револьвер к голове, поднял голову и едва не ослеп от резанувшей по глазам вспышки, веки рефлекторно сжались, «Таурус» дрогнул в ладони, ствол черканул по щеке, поехал вниз. «Что за черт?» Илья открыл глаза – светло, как в полдень на экваторе, с чего бы? А вот что: сами собой зажглись еще две люстры – роскошные, развесистые, из натурального хрусталя, а не дешевка с вещевого рынка… И как-то по особому громко зазвонили часы, ударили один раз, Меркушев медленно повернулся к ним, потом мотнул башкой, качнулся на стуле и грохнулся лбом о столешницу. Приложился от души, выгнулся над ней, врезался башкой в стол еще раз и принялся рвать на себе рубашку. На паркет полетели последние уцелевшие пуговицы и клочья ткани. Илья смотрел на взбесившегося председателя совета директоров «Трансгаза», забыв опустить револьвер. Меркушев выпрямился рывком, прогнулся в спине и закатил глаза, на губах у него выступила розовая пена, разинутый рот повело на сторону, лицо покрылось крупными каплями пота. Меркушев попытался заорать, но вместо крика изо рта полетела слюна и пена. Илья пригнулся и попытался вскочить со стула, но его с силой ударили по плечу.
– Сидеть! – Тынский ринулся к Меркушеву, держа Илью на прицеле, бросился обратно, потом передумал, кинулся к Валерке. А тот колотился башкой о стол, на полировку летели темно-красные брызги. «Это он язык прикусил». Илья смотрел, как Меркушева скручивает судорогой, как тот валится на пол и продолжает биться в припадке, издавая глухие нечленораздельные звуки – помесь мычания и стонов.
Тынский с перекошенной, не хуже чем у Валерки, рожей рухнул на колени рядом с хозяином, отшвырнул к двери стул. Илья вскочил, перегнулся через стол – Валерка бьется затылком об пол, выгнувшись над паркетом, рубашка разодрана, на груди и животе видны длинные кровоточащие полосы.
– Ко мне! – заорал Тынский, пытаясь целиться в Илью и одновременно разжимать «объекту» стиснутые, как у бультерьера, зубы. Илья бросился вдоль стола, навел прицел на Тынского, нажал спуск – вхолостую, револьвер дернулся в руках. Тынский выстрелил, но пуля пролетела мимо, врезалась в циферблат часов на камине. Илья нажал на спуск еще раз, потом еще и еще, и наконец грохнуло так, что Илья едва не выронил «Таурус». А Тынский уже заваливался назад, бледнел на глазах, по безупречной рубашке начальника службы безопасности от живота вверх и по сторонам расползалось мерзко-красное огромное мокрое пятно. Илья отшвырнул револьвер, одним прыжком оказался рядом с Тынским, вырвал у него из руки «ПСС» и выстрелил, не целясь. Рядом с первым пятном появилось еще одно, они слились, на пол закапала кровь. И пальнул еще несколько раз – по ломанувшимся в двери «мальчикам», двое свалились на пол один за другим, третий шарахнулся назад, оттесняя остальных, грохнул выстрел, звонко рассыпалось зеркало, во все стороны полетели осколки. Зато охранники дружно отступили, даже любезно захлопнули за собой обе двери, из коридора неслись крики и шипение раций.
– Брось оружие! – проорали из коридора. Илья швырнул в дверь бутылку, выстрелил в створку, пуля прошила дерево насквозь, кто-то заорал, и все разом стихло. Зато с пола все еще доносилось мычание и невнятная речь – Меркушев приходил в себя, даже пытался сесть, мотал окровавленной головой и таращился то на Тынского, чье тело еще сотрясала агония, то на Илью.