На углу маняще светился магазин. Виктор, опасливо заглянув внутрь, потому что боялся снова наткнуться на злое наваждение в виде еще одного трупа, осторожно зашел и осмотрелся. Вроде кошмары отпустили, внутри было все мирно, тихо и обыденно. Мужчина купил сигарет и бутылку водки.
Изрядную часть алкоголя Виктор залил в себя прямо из горлышка, не сходя с крыльца. В руке тут же задымилась сигарета. Только выдохнув из легких несколько густых клубов дыма, Виктор, наконец, распрямил плечи и расслабил насупленные брови. Докурив сигарету за пару глубоких затяжек, он бросил бычок, поежился, потому что тепло от водки начало вступать в бой с наружным холодом: снаружи под одежду уже начала пробираться осеняя ночная зябкость, сунул руки в карманы.
Телефон Кати был поменьше, чем его, округлый. Мужчина достал аппаратик, покрутил в руках, не без грусти вздохнул.
– Черт его знает, что с тобой приключилось, но ты была милая, – тихо сказал он, обращаясь к телефону, а потом добавил ехидно: – Хоть и дрянь порядочная. Но все равно тебя жалко. А ведь я мог бы написать твой портрет.
Виктор глянул по сторонам, разыскивая урну и, найдя ее, приготовился выкинуть телефон, но в последний момент перед броском мысль, выплывшая из самой глубины сознания, заставила его остановиться. Мужчина снова посмотрел на аппарат, открыл крышку, нажал три кнопки и затем кнопку «вызов». Назвав адрес, он попросил срочно прислать «скорую» и милицию. Для пущей важности Цилицкий добавил:
– Может быть, если вовремя приедете, вам удастся хоть кого-нибудь спасти.
Он выключил связь и бросил телефон в урну.
– По крайней мере, – сообщил мужчина, довольный своим поступком, урне, – никто не знает, что я там жил.
«Пожалуй, я обеспечил полиции симпатичный висяк, – размышлял Цилицкий, шагая по мостовой от одного светлого фонарного круга к другому. – Жаль мне вас, мужики: вы не видели это творение богов в его лучшем виде».
Уверенный в том, что защитил себя и при этом все же смог позаботиться и о несчастной девушке, Виктор был уже вполне доволен собой. Напряжение начало спадать. Или это водка сделала свое анестетическое дело и выключила рецепторы рефлексии в его мозгу, модифицируя деятельность организма? Как бы там ни было, улица показалась более приветливой, чем несколько минут назад, а погода – более теплой.
Виктор нашел скамейку в уголке потемнее в небольшом междворовом сквере, устроился как можно удобнее на жесткой скамейке и, попивая водку из бутылки, занялся созерцанием проходящих все реже и реже пешеходов.
Он думал о вечном, о том, как вдруг каждый человек может превратиться в безобразный труп. «Почему жизнь красива, – думал он, – а смерть так ужасна, так отвратительна? Жизнь – это неустанно самотворящееся произведение Искусства, а Смерть – его обратная сторона. В жизни нет ничего страшнее, чем ее конец. Ее обратная сторона – это конец, потому что это НЕ жизнь. Все мои наркотические видения – это не жизнь. Это – смерть».
Он-то сам рисует не совсем жизнь, а, скорее, препарированную жизнь, то, из чего она состоит, точнее, только то, на чем она держится. И это «на чем держится» – предельно уязвимо. Именно это он и показывал в своей новой коллекции, которую совсем не понял тот противный грубый ментяра.
«Но вот в чем ужас, – решил художник, – стоило мне нарисовать это все, как мне под ноги штабелями стали сыпаться эти самые субстанции, только что носившие в себе жизнь! Что же я должен понять? Что еще надо усвоить, чтобы доработать мои картины? Чтобы они стали безусловным шедевром!» Если бы только ему открылся смысл всего происходящего безумства! Надо дождаться завершения истории, решил Виктор.
В какой-то момент Цилицкий осознал, что ему ужасно холодно и к тому же ноет все тело, но разогнуть руки и ноги он не в силах. Виктор попробовал открыть глаза, но понял, что свет слишком ярок для него. Он начал понимать, что уже лежит на той лавке, на которую присел вчера ночью. Бутылку он крепко держал плотно прижатыми к телу руками. И было безумно холодно. Виктор даже засомневался, что не может встать лишь из-за того, что отлежал бока и конечности, в нетрезвый его мозг закралось подозрение, что это происходит потому, что все его тело превратилось в лед. Даже очень могло быть, что он тоже умер. А, может, умер только он один, а все живы, все, что произошло с ним недавно, – лишь сон?
Однако через пару минут действительность опечалила своей очевидностью. Было позднее утро. Свет, который минуту назад смутил сетчатку и сознание художника, был рассветным, приглушенным, серым и рассеянным. Не так уж и плохо, хмыкнул человек без места жительства, потому что солнце бы сейчас убило его наповал.
Убило! Воспоминание об убийствах заставило Цилицкого встрепенуться. Он поспешно сел, осмотрелся по сторонам.
Ничто не говорило о том, что на него уже открыта охота. Он облегченно выдохнул и неуверенно поднялся на ноги. Надо мотать из города. Надо уезжать подальше!
В руке ледяным холодом настывшего стекла напомнила о себе вчерашняя бутылка. Видимо, он заснул незаметно, просто отключившись, потому что не допил всю водку. На дне бултыхалась еще добрая сотня граммов.
– Вот это – добрый знак в начале дня! – сказал бутылке благодарный Цилицкий и перелил остатки ее былой сущности в себя.
Его тут же передернуло, потому что водка была очень холодной. Но уже через какие-то мгновения в желудке потеплело, а потом чуточку поднялось настроение. Виктор вышел на дорогу, тормознул какого-то раннего, или, возможно, слишком позднего хмурого извозчика и попросил довезти его до ближайшего железнодорожного вокзала.
– Вам до какой станции? – спросила девушка в окне кассы.
– Все равно. Дайте любую.
– Но мне тем более все равно! – возмутилась девушка.
– Дайте ту, до которой ехать двадцать семь минут, – предложил выход мужчина.
Кассирша посмотрела на схему и сказала:
– Есть двадцать шесть и тридцать девять. Выбирайте.
– Тридцать девять.
Электричка пришла минут через пятнадцать. В вагоне никого не было, и почти счастливый от того, что попал в относительное тепло и уют, Виктор улегся на мягкой, по сравнению с той скамейкой, на которой маялся ночью, лавке вагона – она была обшита дерматином.
Собственно, он не стал долго решать, где лучше выходить. Как только организм заявил о необходимости освежиться, Виктор поднялся и покинул вагон.
С наслаждением освобождая себя за углом ближайшей трансформаторной будки от излишков жидкости в организме, Виктор неожиданно для себя вспомнил о Вере и даже удивился.
«Вот понервничает баба, – подумал он, – когда поймет, что это не она меня бросила, а я ее!» И в этот самый момент, когда он застегивал штаны, в кармане завибрировало.
Мужчина осторожно достал аппарат и посмотрел на светящуюся панель. Поколебавшись несколько мгновений, он все же нажал кнопку для ответа.
– У меня просто нету слов! – простонала Вера, когда услышала его голос. – Ты ополоумел, Цилицкий? Ты зачем убил девушку?