Когда лесовоз-таки нагнал мой ЗИС и, уперевшись в него бампером, стал толкать перед собой в сторону надвигающегося сланцевого бока горы Юманг, мой мобильник оглушительно завопил единственной, пожалуй, мелодией, которую я рад был услышать в ту минуту.
– Буги, сестренка, у меня проблемы! – крикнул я в трубку, и лесовоз тотчас с визгом затормозил, а мой ЗИС по инерции бросило к сланцевой стене. Я уперся в педаль тормоза обеими ногами, и удар получился не таким сильным, каким мог быть.
Когда я, заливаясь кровью, вывалился на засыпанный стеклянной крошкой асфальт, хлопнула дверь лесовоза. Я был как тряпка, я же только что вернулся из трипа, а мгновение назад меня швырнуло мордой о баранку. Я не мог даже ползти.
Буги подходила медленно, уж она-то знала это посттриповое состояние, знала, что я никуда от нее не денусь.
– Это точно, братик, – сказала Буги, – у тебя и правда серьезные проблемы.
Потом она долго била: по голове, по почкам, по ногам, снова по голове. А я все ждал, когда же наконец отключусь. Но так и не отключился – за пару ударов до последнего, смертельного, Буги остановилась.
– Я очень хочу, чтоб ты жил, братик. Жил и оглядывался. Потому что в следующий раз я тебя убью. Ты ведь знаешь меня, Макс, знаешь, что я не вру. Но пока что я хочу, чтобы ты жил. И описал в своей дерьмовой книге, каково это – быть живым трупом. Но я вернусь, братик. Я ведь всегда возвращаюсь, правда?
Я снова услышал, как хлопнула дверь лесовоза, и только тогда потерял сознание. Всему свое время.
Когда «1969» снова выскочила на открытый участок, оставив неровные скальные отвесы позади, от бледных сумерек не осталось и следа. Ночь опустилась втихомолку. Дорога еще шла под уклон, но становилась все более пологой. Каменисто-песочный пейзаж по обочинам сменили невзрачные кусты бизоньей колючки и высушенная солнцем трава. Зато небо, в пику унылому земному пейзажу, сияло во всю мощь синих карликов и желтых гигантов. Густое, как терновая настойка, оно низко нависало над дорогой. До мотеля «Road Movie» оставалось минут десять, и нарезка «Элвисов» пошла на третий круг. Горизонт то вспухал синими отблесками неоновой вывески мотеля, то снова скрывался во тьме.
– Эй, приятель, просыпайся!
Сабж коротко оглушительно всхрапнул, распахнул глаза и виновато улыбнулся:
– Извини, Макс, меня всегда укачивает, если я не за рулем. Я, наверно, громко разговаривал и пукал?
– Да нет, – улыбнулся я.
– А я знаю, в какую клоаку ты меня привез! – Сабж довольно хохотнул и потер ладони. – Это же «Road Movie», здесь подают самое дерьмовое пиво во всей округе!
– Он самый.
– Славное местечко.
– Лично я намерен отсыпаться, – предупредил я.
– Вот и отлично, – кивнул Сабж и вытянул из моего кармана пачку сигарет, – будет кому завтра сесть за руль. Кстати, не одолжишь мне пару тысяч?
– Между прочим, – заметил я, протягивая Сабжу зажигалку, и забрал из его кармана свою пачку, – ты получаешь за трипы в четыре раза больше, чем я, к тому же последние два года я вообще сидел без работы.
– Все правильно, Макс. Но видишь ли, на днях я познакомился с одной дамой по имени Лиза. У нее самая заводная задница по эту сторону Эпицентра, только вот беда, заводится она исключительно на банкноты. Лиза вытянула из меня все и исчезла в тумане, прихватив свою божественную задницу с собой. Мое сердце разбито, а кошелек пуст, как у честного налогоплательщика. Так ты одолжишь мне, Макс?
– Только не ной, Сабж, умоляю. Бери деньги и отвали.
«Road Movie» с тех пор, как у трассы «1969» появились более молодые, более широкие и более комфортабельные дублеры, переживает не лучшие времена. Однако фермеры с озера Минога-Лахойя по-прежнему ездят здесь, опасаясь выползать на оживленные хайвэи, да и еще кое-кто предпочитает эту дорогу всем остальным. Благодаря им мотель еще как-то держится на плаву, хотя уже не бывает набит под завязку, как в славные времена хиппи и автобродяг конца восьмидесятых.
Припарковав ЗИС и отдав ключи мальчишкам-мойщикам, мы с Сабжем распрощались до утра и разошлись в разные стороны: я – в домик портье, он – в сторону бара.
Как и любой мотель, не претендующий с некоторых пор на присвоение очередных звезд, «Road Movie» обеспечивал клиентам минимальный комфорт. В нем не предусматривались семиспальные секс-полигоны, трехдорожечные бассейны для миграции леммингов и победительницы конкурсов красоты в качестве незамысловатой услады изможденных долгим путем чресел. Все было куда проще – хозяин, Анатоль Панадзаки, не выпендривался, а просто делал свое дело. Десяток скромных коттеджей с двуспальными номерами, снабженными телевизором и душевой кабиной, плюс возможность заказать в номер недорогой ужин и вполне симпатичных девочек по сходной цене. Если вас это не устраивает – отправляйтесь в большой город, рискуя заработать геморрой и защемление седалищного нерва.
Старый «кадиллак» на вращающейся платформе да недорогая неоновая вывеска с названием заведения – вот и вся реклама. Простенький бар человек на тридцать, чернокожий Шамиль за потертым роялем, стандартный репертуар: Чак Берри, Элвис, Ли Рокер – для тех, кто намерен пропустить пару кружек пива перед сном.
Раньше, до того, как Буги со своим лесовозом загнала меня в самерсенскую пердь, я любил завалиться в «Road Movie» на недельку другую, помять бока на кровати, попить пивка, поклацать клавишами ноутбука. Дозированное одиночество – полезная и приятная штука. Которую всегда можно разбавить общением с кем-то из местных дам.
А вот домик здешнего портье выглядел странно – в этаком псевдоколониальном стиле: с деревянными панелями, пальмами в бочонках и пробковыми шлемами на стенах. Но мне это даже нравилось.
Я взбежал по ступеням крыльца, с удовольствием разминая мышцы ноги после долгого сидения за рулем. Низкие звезды, точь-в-точь повторяющие рисунок созвездий на бивнях слонов, почти касались крыш коттеджей. Я толкнул дверь и с порога крикнул в полумрак прихожей:
– Эй, Фрэнки, угадай, кто приехал, старая задница!
Фрэнки, мой старый знакомец и, между прочим, протеже, последние пять лет бессменно работал в «Road Movie» портье. Он и жил тут же, в маленькой каморке Папы Карло, спрятанной за декоративными панелями. И, надо заметить, был рад такой старости.
Я познакомился с ним в городе Париже. Он промышлял на набережной, рисуя цветными мелками копии классиков, спал в ночлежках и вообще вел жизнь клошара из оруэлловских «Фунтов лиха в Париже и Лондоне». При этом каким-то чудом ему удавалось оставаться чистоплотным и даже в лохмотьях вызывать симпатию. Мы разговорились, потом я угостил его обедом и дал денег на пару недель скромного существования в дешевом пансионе. На том и расстались. Подобных встреч в моей жизни было немало: люди мелькают мимо меня, как обломки комет, изредка задерживаясь в поле зрения и улетая дальше, как правило, навсегда. «Так будет и с клошаром Фрэнком Фуэтом», – думал я.