Моркана помолчала, не видя под старым шлемом моего лица, но напряженно вглядываясь мне в глаза. Внезапно она улыбнулась:
— Занавес! Так говорят фокусники. Вы боитесь зайти за него?
Я покачал головой.
— А бояться стоит. — Она снова попыталась рассмеяться. — Я бы на вашем месте боялась, хотя сама привела его. Подумайте о том, что я сказала, возлюбленный мой, коли выйдете оттуда в здравом уме.
Вероятно, я кивнул или сказал что-то — я не помню. Она, или я, или он — кто-то из нас отдернул занавес. Я не в силах описать пустынный ад, открывшийся моему взору, у меня нет слов. «Сними его», — велел он мне, и я скорее сумел бы поднять себя самого за ремень, чем ослушаться.
Сняв старый шлем, я сразу же узнал его — сильного, с острыми чертами лисьего лица, увенчанного огнем, — не парящими над головой волосами огненных эльфов, лишь напоминающими языки пламени, но настоящим огнем, алым, желтым и синим, тихо гудящим и потрескивающим.
— Ты знаешь меня, — сказал он, — а я знаю тебя. Когда-то ты назвал меня самым младшим и самым недостойным из сыновей моего отца и оскорбил мою жену.
— Я не хотел никого обидеть, — сказал я. — Разве стал бы я оскорблять двух людей, которых так боюсь?
— Ты хвастаешь, что ничего не боишься. — Он взглянул на Гильфа и нахмурился. — Ты украл одного из псов моего отца. Ему это не понравится.
— Нет, — отрывисто сказал Гильф. — Он знает.
— В таком случае это не нравится мне. — Он улыбнулся. — Но я тебя прощаю. Я нужен тебе. А ты мне не нужен, нисколько не нужен, разве только для забавы. Ты знаешь, у меня доброе сердце.
— Я знаю, что вы так считаете, — с усилием проговорил я.
— Я лжец, разумеется. Здесь я пошел в обоих родителей. Нисколько не лукавя — я никогда не лгу, — я предлагаю тебе помощь. Забавы ради. Поскольку меня это забавляет. Однако помощь я предлагаю всерьез.
Я пожал плечами, стараясь справиться со страхом.
— Ваш народ жалуется на нас — точно то же самое эльфы говорят про вас. Нам нет до вас дела, нам все равно, будете вы жить или умрете. Какой толк становиться друидом? Зачем возносить мольбы, когда тебя никто не слушает? Ну ладно, вот он я. Разве ты отрицаешь, что я оверкин?
За меня ответил Гильф:
— Нет. Вы оверкин.
— Правильно. И я не последний из оверкинов. Услышу ли я твою смиренную мольбу, стоя здесь перед тобой? Она не осталась бы неуслышанной, даже если бы я заткнул уши пальцами. Стань на колени.
Я опустился на колени, а Гильф лег рядом со мной.
— Отлично. Если я прикажу тебе уткнуться носом в ковер, чтобы я смог поставить ногу тебе на затылок, ты повинуешься?
— Да, — сказал я, — мне придется.
— Тогда обойдемся без этого. Давай проси.
— Великий князь света, — начал я, — князь огня…
— Это лишнее. Это нам ни к чему. Скажем так: я выполню три твоих желания. Я знаю, чего ты попросишь, но ты должен сам сказать. Итак, чего ты желаешь? Не два желания и не четыре.
— Продовольствия. Чтобы хватило на всех, пока мы сражаемся.
— Правильно. Что еще?
— Еще людей.
— Слишком расплывчато. Один человек? Два?
— Десять тысяч.
Он рассмеялся — леденящий душу звук.
— Такое мне не по силам, и ты не смог бы командовать столь многочисленным войском. Пять сотен. Это мое последнее предложение.
— Тогда я принимаю его. — Я уже несколько овладел собой. — И я благодарю вас от всего сердца.
— Одной благодарностью ты не отделаешься. Третье желание?
— Облако. Ее подарил мне ваш отец, но мы с ней потеряли друг друга, когда королева заключила меня в тюрьму. Думаю, она искала меня, а я искал ее.
— Вы изменились оба, — сказал он. — Ты встречался с самым низшим богом.
— Да.
— Он тоже исполняет желания, но таким образом, что ты начинаешь жалеть, что вообще обратился к нему с просьбой. Я никогда не опускаюсь до такого.
Я сказал, что рад слышать это.
— Однако ты можешь счесть, что я опустился до подобной низости, после того как я поймаю для тебя Облако. Коли такое случится, отошли ее прочь. Она не станет преследовать тебя как проклятие, поверь мне. И все же она стоит желания. Она действительно нужна тебе?
— Да.
— Хорошо. Когда тебе нужны люди?
— Прямо сейчас.
— Прямо сейчас не получится. Мне потребуется время.
— Тогда как можно скорее.
— Договорились. Можешь встать.
Я поднялся на ноги. Он был не многим выше меня, пока я стоял на коленях, но когда я встал, он вырос настолько, что я испугался, как бы крыша шатра не загорелась от огненной короны.
— Ты отплатишь мне услугой, которая тебя нисколько не обременит, а мне доставит удовольствие. К тому же тебе не впервой делать такое. Нарушь клятву, данную моему отцу. Еще раз.
Я лишился дара речи.
— Ты хочешь сказать, что я требую от тебя слишком малого, не так ли? Но меня устроит такая плата. Он доверяет тебе, а мне нравится время от времени приправлять его глупые мечты горькой действительностью. Ты сделаешь это?
Глядя на него снизу вверх (ибо сейчас он казался гораздо выше меня, чем был, когда я стоял на коленях), я не мог не видеть, как он красив и как хитер.
— Сделаю, — сказал я, — но сначала вы должны дать мне все, о чем я просил.
— Что?! — с притворным гневом воскликнул он. — Или ты мне не доверяешь?
— Я не стану спорить. Сделайте, как я говорю, или поступайте как хотите.
— В каковом случае погибнешь ты и все твои друзья.
Я почесал Гильфа за ухом.
— Как по-твоему, мой отец простит мне убийство собаки? Он прощал мне проступки и потяжелее.
Гильф лизнул мою руку.
— Он готов умереть за тебя, вне всяких сомнений. А Дизири? Ты хотел бы, чтобы она умерла за тебя?
Я повернулся и двинулся прочь.
— Подожди! Я не намерен торговаться и хочу, чтобы ты понял это. Вот что я сделаю. Я предоставлю тебе продовольствие и людей — полтысячи стойких воинов — по возможности скорее. Мне потребуется, скажем… — Он потер подбородок. — Десять дней. Таким образом, два твоих желания будут исполнены. Согласен?
Я кивнул.
— И вот тогда ты нарушишь свою клятву, данную моему отцу. Причем не по мелочи, а три раза, и по-крупному, самым впечатляющим образом.
— А если трех раз окажется недостаточно? — спросил я.
По правде говоря, Бен, я принял решение еще прежде, чем вошел в шатер. Если бы я мог извлечь хлеб из воздуха, я бы уже сделал это. Но я не умел. Я много чего не умел: вызывать мертвецов из могил и тому подобное. Но некоторые вещи я мог — и уже решил — сделать, хотя без Лотура, возможно, еще передумал бы.