– Получается?
– Не совсем.
– Что так?
– Вы сказали, чем я вам нравлюсь. А вот вы мне не нравитесь.
– Почему?
– Тем, что пытаетесь хитрить даже там, где не нужно.
– Что-то я не понял…
– Да поняли вы, любезный Емельян Степанович, еще как поняли. На той дискете, что вы мне дали, есть все, кроме деяний семьи Князевых. Чтобы вы, такой большой правдолюбец и человек, который терпеть не может богатеев, да не нарыли что-нибудь эдакое на меня и Анну Григорьевну – ни в жизнь не поверю.
– Хе-хе… От вас трудно что-либо скрыть. Ну, подработал я маленько матерьялец, что записан на дискете, так это только из уважения к вам и Анне Григорьевне.
– Не надо нам ля-ля, Емельян Степанович. За это "уважение" заплачено звонкой монетой в заграничных тугриках. Я понимаю, вы переживали, боялись, что клиент соскочит и вам не удастся дополучить обещанное.
– Примерно так.
– Не примерно, а точно. Мало того, вам хочется убить двух зайцев: получить бабульки, чтобы скрасить свое холостяцкое существование, и проникнуть в логово врага, дабы разложить его изнутри. Я не верю в ваши добрые намерения и вашу порядочность. Мне плевать на ваше отношение ко мне. Мало того – чихал я на тот компромат по части моей персоны, что вы успели наковырять. Мне важно главное – найти убийц, в любой момент готовых повторить нападение. И вы мой главный помощник в этом деле. Потом – я не исключаю такой поворот событий – мы можем снова оказаться по разные стороны баррикады. Но это будет ПОТОМ. А сейчас, пока мы союзники, извольте не кривить душой, а выкладывать все начистоту.
– Эк вы завелись… Ну, сволочь я, мент поганый. (Правда, мусором себя все-таки не считаю). И мозги мои испорчены, работают несколько в ином направлении, нежели у гражданских. Специфика профессии, ничего не поделаешь. Но мне не хотелось бы сдавать вас ни своей системе, ни вашей шобле.
– Это почему?
– Потому что вы не вор, который храбрится только на словах, вы серьезный человек. Очень серьезный и – уверен – злопамятный. Вы отвинтите мне башку даже по истечении десяти лет, проведенных в зоне, если я вас сдам. Кстати, насчет зоны весьма проблематично, так как богатых людей у нас не сажают, а если даже такое случается, то в виде исключения и ненадолго.
– И каков вывод?
– Раз уж вы поняли мою сущность, буду колоться. Но уж не обессудьте, если мои материалы вас маленько травмируют… – Тимошкин как-то нехорошо ухмыльнулся. – Естественно, в моральном плане.
– Ничего, я выдержу.
– Что ж, коли так…
Тимошкин щелчком отправил к Паленому несколько листков, сколотых примитивной канцелярской скрепкой. Этим жестом, скорее всего, он хотел выразить свою независимость – при всем том.
– Читайте и наслаждайтесь, – сказал капитан, закуривая. – Это краткие выдержки, так сказать, эссе. Не мог же я притащить сюда гору материалов из наших архивов.
Паленый прочитал. И вынужден был признать, что Тимошкин – очень умный и опасный человек. То, что капитан по крохам наклевал в архивных загашниках, неожиданно выросло до размеров небоскреба. И когда только успел?
Действительно, сведения были из разных источников. До Тимошкина никто не додумался собрать их вместе и проанализировать. Картина получалась впечатляющей.
Город служил перевалочной базой наркотрафика. Часть зелья, поставляемого из различных районов Средней Азии, оседала в области, но в основном опасные во всех отношениях грузы следовали дальше.
Куда? Дальнейший маршрут наркоты Тимошкину выяснить не удалось. Но для Паленого это было не суть важно.
Главное заключалось в другом – в городе действовала группа лиц, занимающаяся наркоторговлей. Причем оптом. И ее состав Тимошкин запечатлел на бумаге: Виленчик, Тривуш, Щуров и… Князев!
Конечно, Паленый в последнее время ждал чего-то подобного, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Но все равно прочитать "свою" фамилию в списке негодяев было весьма неприятно. Не говоря уже о последствиях, которые могут последовать в случае обнародования изысканий Тимошкина..
"Посадят за чужие грехи и отдувайся за муженька Анетт… – с тоской подумал Паленый. – Угораздило же меня найти на свалке именно труп Князева и сунуть в карман его паспорт. Лучше бы я попросил Шуню, чтобы он или его кореша слямзили для меня ксиву у кого-то другого".
– Все это филькина грамота, – сказал он, так же небрежно отправляя бумаги обратно Тимошкину. – Сведения косвенные. Не более того.
– Верно. Многое я домыслил. А кое-что осталось за кадром. Например, донесения моих осведомителей. Их светить я не собираюсь. По крайней мере, пока. Однако общий фон и фамилии в списке остаются. Правда, их должно быть больше, в этом я уверен. Как организаторов наркотрафика, так и исполнителей. Но вычислять их – не моя задача. Для этого есть специальное подразделение. Им и карты в руки.
– Значит, по-вашему я преступник…
– Я этого не сказал.
– Ах, да, я и забыл. Человека можно назвать преступником лишь тогда, когда его таковым назовет наш самый гуманный и справедливый в мире суд.
– Вот именно. А я всего лишь простой мент, опер. Мне ли о таких высоких материях толковать.
– Ладно, обмозгуем сложившуюся на данный момент ситуацию. Во-первых, я потерял память и ничего из своего преступного прошлого не помню. Во-вторых, если я даже и был замешан в торговле наркотиками, то теперь, побывав на само дне жизни, не хочу о них даже думать. С этим покончено. В-третьих, на меня идет охота, и наконец стало понятно, почему, – по какой-то причине я стал неугоден своим подельникам. То есть, в любом случае мне возврата к прежнему занятию нет. Они все равно меня кокнут. Не так ли?
– Ну… возможно…
– Не возможно, а точно. Спрашивается в задаче: будет ли "сверхпринципиальный" мент, капитан Тимошкин, по-прежнему работать в том же русле или начнет мне палки в колеса вставлять, считая меня страшным злодеем, которого только могила исправит?
– Да, логика у вас железная. Я распят, раздавлен, уничтожен. Вы удивительно точно указали мне на мое место. Моя "сверхпринципиальность" в итоге может обернуться для меня большими неприятностями. Это вы хотели сказать? Это, не спорьте. Если я вас заложу, передав материалы, куда следует, меня первого же и потащат на цугундер. Даже если я это сделаю инкогнито, вы не позволите мне остаться в стороне. И отставка будет меньшим из зол. А поскольку у меня "доброжелателей" пруд пруди, они отоспятся на мне по полной программе.
– Тогда будем считать, что мы по-прежнему в одной упряжке. Заметано?
– Хотите начистоту? Ну, как на духу.
– Конечно.
– Я встречал многих… толстозадых и крутовыдрюченных. Да, я терпеть их не могу. Признаюсь. Это отмороженные живоглоты, готовые при всех своих богатствах за копейку удавиться. Но вы исключение из правил. Не сказал бы, что приятное, но исключение. Вы ДРУГОЙ. Я не могу вас понять. Это меня и тревожит, и привлекает к вам.