— Зря вы так, Алексей Васильевич, — сказал наш генерал. — Будто единственный офицер в своей службе… Неужели другого не найдется, кто мог бы вашу работу выполнить?
— В том-то и беда… Обстоятельства… Я, к сожалению, единственный, кто три месяца назад видел на видеопленке человека, которого мы ищем. Правда, смотрел я тогда совсем на другого. На хорошо мне и вам, и даже Шурику, известного… На Алимхана Муртазаева. Но и второй в памяти остался. Тогда я еще не знал, что это за человек. Просто внимание обратил, что прической он чем-то на Хаттаба похож. Потому и запомнил. К сожалению, видеопленка впоследствии была переписана и копии не сохранилось. Если бы знать тогда, с какой проблемой мы дело имеем, все иначе повернулось бы. А теперь, чтобы не потерять время, придется забыть про болячки. Потом может быть поздно — следов не найдешь. Взял бы я с собой в провожатые и рядового Высоцкого, но он сам не слишком рвется…
Полковник усмехнулся, взглянув на мои многочисленные повязки. Я в самом деле представлял собой многослойную мумию не знаю какого Аменхотепа. К сожалению, госпитали строят не в пирамидах и найти их гораздо легче, чем древние захоронения.
— Его тоже вечером отправят, — сказал генерал. — Я слышал, уже готовы два санитарных поезда. Часть повезут в Самару, часть в Екатеринбург. Куда хочешь, рядовой?
Генерал посмеивается. Можно подумать, что у раненых спрашивают согласия. Хотя обычно в Самару отправляют армейцев, а в Екатеринбург — внутривойсковиков. Там госпиталь внутренних войск. Но не всегда смотрят на цвет погон, бывает, что руководствуются количеством раненых и наличием свободных мест в госпитале. Сейчас, к сожалению, много поступило раненых из армии. Так что вполне могу поехать следом за полковником Сапрыкиным в родные края. Хотя и очень не хочется. Пусть и не знают дома о моем местонахождении, а все же буду чувствовать себя неуверенно всего-то в ста восьмидесяти километрах от людей, которые собираются меня убить.
— Куда довезут, товарищ генерал…
— Ладно, будем прощаться, — Алексей Васильевич протянул мне руку. — Выздоравливай.
Я опять удивился, что смог подать руку и даже слегка пожать. И после этого не захотелось закрыть от усталости глаза. Это значит, что силы постепенно возвращаются и я еще на что-нибудь смогу сгодиться.
Полковник ушел. Я долго лежал молча и слушал, как генерал шуршал какой-то толстой газетой, перелистывая страницы. Под это шуршание хорошо дремалось, и глаза снова начали незаметно слипаться.
— Черт-те что про кавказские дела пишут… — генерал в сердцах бросил газету и встал.
— Почитаешь, у нас тут мир и благодать, и только федеральные силы всякие козни местным строят…
Я отреагировал на его возмущение спокойно и закрыл глаза. Заскрипела дверь, кажется, генерал вышел в коридор. За дверью слышался тихий разговор. Опять скрип. Генерал вернулся? Любопытства не было. Ну и пусть ходит, если ему не лежится. Вроде бы говорили, что генерала вот-вот выпишут. Я, наверное, слышал это сквозь сон. Конечно, имей я возможность ходить, как он, ни минуты бы в этих стенах не задержался. Пыль бы на грязной дороге поднял — так сматывался бы от одного запаха лекарств и бинтов.
Что-то совсем рядом стукнуло о пол. Буквально в метре от меня.
Глаза открывать не хотелось. Но кто-то ко мне подошел. Генерал?
Я все же посмотрел.
Круглоголовый следователь окружной прокуратуры майор Растопчин пододвинул стул почти вплотную к кровати и терпеливо ждал, когда рядовой Высоцкий соизволит проснуться. Показалось, что он пришел в том же грязно-белом халате, в котором совсем недавно был полковник Сапрыкин. Метка на кармане была расположена идентично. Я зафиксировал это автоматически, как фиксирую карту в колоде по слегка заметной царапине.
— Здравствуйте, Андрей Васильевич. Очень рад вас видеть, — сказал я и улыбнулся.
Все-таки он не совсем плохой мужик. И я уже несколько раз вспоминал, как обидели его два московских полковника. Я не люблю, когда ни за что унижают людей.
— Помните, как меня зовут? — майор как будто даже удивился. — И даже видеть рады? После первой нашей встречи мне показалось, что я вызвал у вас чувство антипатии. Такое чувство, конечно, должно быть естественным в вашем положении, но я к подобному отношению привык.
— У меня память хорошая, товарищ майор. И характер необидчивый. Да вы меня, кажется, и не так сильно обижали, чтобы я на вас дулся.
— Я уже боялся, что никогда не смогу с вами увидеться. Даже расстроился. И теперь, чтобы впредь мне не расстраиваться, я возьму с вас подписку о невыезде. Я уже приготовил бумаги. Вам надо только подписать. Надеюсь, вы в состоянии это сделать?
Я с удовольствием любовался его круглой головой. Это просто какое-то идеальное чудо природы, а не голова. А на всякие наросты и углубления — нос, глаза, рот, уши — просто внимания не обращаешь. Они округлости совсем не мешают.
Между делом я соображал, как мне от следака избавиться. То с подписью нечитаемого протокола приставал, теперь с подпиской.
— А что будет, если я не подпишу?
— Тогда буду вынужден подписать я. У окружного прокурора согласие на другую меру пресечения — и возьму вас под стражу, — взгляд его вдруг стал очень серьезным и даже несчастным. Должно быть, устал меня искать и понимал, что прокурор может его послать кое-куда с таким предложением.
— А у вас есть на гауптвахте лазарет?
Он оглянулся. Кроме нас в комнате находился только один толстый подполковник-интендант, который медленно и со вкусом жевал очередной бутерброд. При этом прислушивался к нашему разговору, поворачивая голову. Подполковнику казалось, что делает он это незаметно, но не соображает, что при жевании хруст челюстей мешает хорошо слышать. Меня этому разведчики научили за время короткого знакомства. Смеялись над тем, как в американских фильмах солдаты в дозоре жуют резинку. Такой дозорный стадо бегущих в атаку слонов не услышит, хотя слоны при атаке трубят во весь голос.
— Есть. И лазарет у нас есть, и камеры. Правда, гауптвахту сейчас используют как следственный изолятор, а нас в палатку переселили, но мы и там лазарет организуем. А если хотите, я постараюсь вас устроить и в СИЗО. Но там камеры переполнены. Вы же знаете, наверное, что в нынешних условиях СИЗО — это фильтрационное учреждение. Там бандитов держат. И боевиков, и уголовников. Они люди южные, горячие… Шумят много. А вам, рядовой, покой нужен.
— А в СИЗО в карты играют?
— Играют. Там во все играют.
— Тогда мне туда. Там я хорошо жить буду, могу вам обещать.
Я видел, естественно, что Андрей Васильевич просто пугает меня. От собственного испуга. Никто ему, конечно, не подпишет ордер на мой арест. И даже не позволят провести задержание. И потому я куражился, как мог. От госпитальной скуки.
— Эх, молодой человек. Как вы мне надоели… Подписывайте, хватит в игры играть…
— В игры, товарищ майор, я играю, когда у меня руки рабочие и глаза хорошо видят. А сейчас я выясняю обстоятельства. Скажите, а что будет, если я подпишу обязательства, а сам буду увезен против собственной воли.