— Разрешите… — спросил я.
Они удивленно обернулись, словно думали, что находятся совсем одни. Но с достоинством посторонились, пропуская. Примерно так же, как модная и хорошо одетая девушка сторонится в магазине, пропуская грузчика в спецовке, несущего на плечах грязный мешок. Нехорошо они на меня посмотрели, брезгливо, хотя одет я был вполне прилично. Но это тоже не повод для убийства. Здесь следует все вспомнить в деталях. Не совсем обыкновенная получилась, видимо, ситуация. Так кажется, когда задним числом вспоминались их недоумевающие взгляды. Но это, возможно, разыгравшееся воображение, которое уже не знает, за что можно уцепиться…
Могло быть так, что вели они очень важный разговор, не предназначенный для моих ушей?
Могло.
Но если бы я заинтересовался разговором, то не стал бы их обгонять, а подслушал все до конца. Этого они не понять не могут. Но тем не менее это может быть зацепкой, которую пока нельзя сбрасывать со счетов. Итак, есть уже два допустимых варианта. Но ни один из них не дает ни единого шанса, с помощью которого я смог бы выкарабкаться из сложившейся ситуации.
Дальше…
Вышел. Двор был полон машин. Прощаются. Нет. Здесь ничего экстраординарного не происходило. И если наверху на меня еще обращали внимание как на удачливого игрока, то теперь про меня забыли. Забыл даже наш директор. Почему забыл, если сам же и привез меня?
Естественно ли такое поведение? Реально забыть о человеке, сорвавшем такой куш? Баринов должен был захотеть, наверное, со мной пообщаться. Хотя бы перекинуться парой слов. Вот это было бы реально. Вообще-то здесь что-то явно не так.
Машину Баринова я увидел сразу. Он откровенно не обрадовался моему появлению.
Почему он не обрадовался?
Вот и возникают серьезные вопросы, которые могут дать ключ к разгадке. Странное поведение Вячеслава Анатольевича, который, может быть, пытался от меня избавиться…
Хотя объяснить его поведение можно уже тем, что он сам испугался размеров моего выигрыша. И, как я сразу и предполагал, испугался, что Рамазан не пожелает так просто расстаться со своими деньгами. Сомневался в честности уголовного авторитета. И предположил, что Рамазан меня не выпустит, а если выпустит, то будет догонять. То есть догонять будет его машину. А это было опасно. Он Рамазана хорошо знал.
Но и здесь не все так просто. Испугался? А почему он должен был испугаться? Ведь он сам сидел на сдаче, ведь именно он сдал мне приличную карту. Кстати, и другим тоже, чтобы заманить их на торговлю и поднять банк. Именно так, умышленно, он стремился поднять банк. И есть у меня подозрения, что он умеет контролировать колоду если и хуже меня, то на уровне наших крупье. Доходили до меня слухи, что кое-кто из крупье проводил с ним индивидуальные занятия.
Значит, не должен он был испугаться моего выигрыша. Разве что не ожидал, что выигрыш окажется настолько велик. Но было похоже, что Баринов просто желал сбежать от меня. И сбежал бы, если бы не большое количество машин во дворе. Он просто не успел вклиниться в ряд других автомобилей, уже пристроившихся к воротам.
Стоп! Один нюанс…
Вот тут возникает вопрос. И очень важный. Баринов желал сбежать от меня или без меня? Это разные вещи. Если от меня, то он просто испугался, что у меня пожелают отобрать деньги при нем. А если без меня, то подразумевается, что я в чем-то помешал ему. В чем?
Я начал вспоминать все по порядку.
Баринов, как всегда, забыл свой серый «дипломат». Его принес Арканов, правая рука Рамазана. Мне показалось, что Арканов выполнил привычное дело — Вячеслав Анатольевич, похоже, не раз забывал свой «дипломат» в этом доме, как много раз забывал его в кабинете, уезжал домой и оттуда звонил, просил заглянуть в кабинет и посмотреть, там ли «дипломат».
Потом «дипломат» был передан с рук на руки парням из «Москвича». Может, здесь кроется ответ на вопрос? А что? Вполне! Даже с большей долей вероятности, чем во всех остальных, уже обдуманных мною вариантах.
Но я же не спрашивал ничего об этой передаче. Понимал, что в деловые вопросы теневого бизнеса мне со своим умом лучше не лезть.
И что же получается?
Наиболее вероятными остаются только два первых варианта. Я мог что-то услышать за столом или на лестнице. Доказывать, что я ничего не услышал, — сразу показать, что желаю что-то скрыть. Мне традиционно не верят, когда я говорю правду. Как тогда быть? Нельзя же сидеть сложа руки и ждать, когда тебя подстрелят.
Что-то соврать?
Уверен, тогда мне поверят. Только что врать-то? Это нужно было делать обдуманно, чтобы не навлечь на себя еще бо?льшие неприятности.
Я встал с постели и сразу забрался под холодный душ. Он всегда действовал на мозг ободряюще. И тут под холодными струями в голову пришла мысль.
Оставляя мокрые следы на полу, я подошел к окну и выглянул на улицу. «Москвич» стоял в другом конце двора. Но стоял, повернувшись фарами к дороге — они ждали моего прихода, думая, что я провел ночь где-то в другом месте. Хорошо бы опять выстрелить из окна в машину. Весело бы получилось. Только стоило ли, если я задумал другую игру.
Рискованно, конечно. Но картежник я или не картежник в конце-то концов! Трус в карты не играет! А если и играет, то никогда не проигрывает, но и никогда не выигрывает. Он просто время за карточным столом убивает. Не бывает карточной игры без риска.
И я позвонил Баринову. В кабинете телефон не отвечал. Я позвонил домой, но не со своего домашнего телефона, потому что у Баринова стоял определитель номера, а с мобильника. Трубку взял он сам. Голос был такой, словно его только что сильно пинали и после этого заставили усиленно стонать в микрофон.
— Алло. Я слушаю…
— Доброе утро, Вячеслав Анатольевич, — мама с детства воспитывала во мне вежливость.
— Я попрошу вас внимательно меня выслушать.
— Это ты? Ты еще…
— Я еще жив.
— Я хотел спросить — ты еще не уехал? — Он очень испугался моего ответа.
Наверное, даже трубка в его руках дрогнула. Мне показалось, что по проводу моей трубки передалась вибрация. Впрочем, это неудивительно.
— Вот раздумываю… Может быть, вам это покажется странным, но мне тоже иногда хочется жить. И я понял, как мне себя обезопасить.
— Ты о чем?
— Я все о том же… Я попрошу вас позвонить и сообщить — вы знаете кому, — что я все знаю и оставил у надежных людей письмо, которое уйдет по назначению в случае, если со мной что-то случится.
— Я тебя не понял… — даже по телефону, несмотря на не очень хорошую связь, стало заметно, как задрожал его голос.
Мой голос не дрожал. Я чувствовал себя так, словно опять держал его на мушке, и потому чувствовал себя вполне уверенно. Не разыгрывал уверенность, а чувствовал ее.
— Позвоните и скажите. Передайте мои слова очень доходчиво. Это в ваших же интересах. И пусть отстанут от меня. Это все, что я хотел вам сообщить.