– Иначе говоря, у тебя все в порядке, – усмехнулся Олег. – Ты просто придуриваешься.
– Ну, если это назвать придурью… К слову, командир. Я тут подумал грешным делом… Нам предписано изъять из одного… м-м, серьезного закрытого учреждения одного серьезного товарища, фамилию которого ты и так знаешь. Так?
– Так, – согласился Олег. Вряд ли эти линии прослушивали, но Максим поступал правильно, не сообщая всему миру цель и характер «гуманитарной миссии».
– А нам известно, как серьезный товарищ относится к тому, что его собираются изъять из учреждения и переправить в страну… ну, ты знаешь, как называется эта интересная страна?
– В смысле? – не понял Олег.
– Да что тут непонятного? – рассердился Максим. – Может, ему хорошо в этом учреждении и он не собирается его покидать. Или не очень хорошо, но все равно лучше, чем будет в… интересной стране. Вот я и спрашиваю: когда… вернее, ЕСЛИ мы его изымем, как он будет себя вести? Всех обнимет и побежит впереди паровоза? Или упрется, и нам придется его связывать и тащить на собственной горбушке, а он еще нам палки в колеса будет вставлять?
– А хрен его знает, – простодушно отозвался Олег. Вопрос был действительно неплохой и затрагивал многие аспекты заключительной части операции – от полного успеха до полного провала. Данную тему чекисты не затрагивали. Но по логике вещей, если бы таинственный узник посчитал свое освобождение из пыточных застенков нарушением своих прав, эту тему бы чекисты упомянули.
– То есть ты считаешь это малосущественным?
– Не задумывался, – честно признался Олег.
– Ох, подсказывает мне мое чувствительное сердце… – сокрушенно вздохнул Максим и разъединился.
Автобус тащился с черепашьей скоростью по хорошей асфальтовой дороге. Имелось время на раздумья. Разумно ли доверять в подобных ситуациях работникам спецслужб? Пресловутая национальная (или какая там – государственная?) безопасность не имеет ничего общего с совестью и порядочностью ее стражей и ужасно далека от народа. Отдельные представители последнего во имя этой самой безопасности приносятся в жертву легко и непринужденно. И что обычно принято считать под национальной безопасностью? Спокойный сон представителей высших кланов?
Над кабиной водителя висел компактный телевизор. Он что-то приглушенно бубнил. Слова не прослушивались, под боком храпел пролетарий, да и что бы он понял в незнакомом языке? Рекламировались товары народного потребления, лучезарно улыбались кандидаты в депутаты местных органов законодательной власти. Сосредоточенно пыхтел в микрофон чиновник с хитроватым блеском в глазах – видимо, о предоставлении коррупционных услуг. Потом пошли местные новости. У диктора было каменное лицо и сдвинутые брови. Стартовал сюжет – знакомый парк, но уже при свете дня, разоренный вандалами монумент героическим защитникам маленькой страны от «еврейско-татарского» нашествия. Камера оператора смаковала подробности – разбитый вдребезги пьедестал, комья вывернутой земли, поваленную стелу. Потрясенные взоры собравшихся аборигенов, сжатые кулаки оскорбленного ветерана. Полицейский инспектор бодро рапортовал о ходе расследования. За спиной у Олега кто-то засмеялся. Но смех перекрыли возмущенные голоса – среди пассажиров присутствовали и морально пострадавшие. «Моя работа», – не без гордости подумал Олег.
«Туристическая» поездка по восточным районам Латвии начинала утомлять. Городок Такспилс оказался чем-то серым, заунывным. И даже обшарпанный католический храм в сотне метров от конечной остановки не тянул на достопримечательность. Поверхностные знания подсказывали, что он находится в местности, населенной преимущественно латгальцами и поляками. Одним из явных плюсов этой территории было отсутствие полиции. Но расслабляться не стоило – Такспилс был последним относительно крупным поселением в непосредственной близости от объекта «Курдигас». Деревушками Догне и Арсне, судя по всему, можно было пренебречь. Что-то подсказывало, что в Такспилсе хватает наблюдателей и осведомителей. До Догне от Такспилса бегали маршрутки – впрочем, ввиду незначительного количества пассажиров, они это делали нечасто. Он мог бы пройтись пешком, но не хотелось мерцать одиноким перстом на дороге. Есть цивилизация, нужно пользоваться ее благами. Он забрался в маршрутное такси, в надписи на котором присутствовало слово «Догне», и просидел в ней насупленным филином, пока подтягивались желающие совершить пятикилометровое путешествие. По мере приближения к «черной точке» он отмечал, что признаки цивилизации размываются, природа делается глуше. Леса уже вплотную подступали к дороге. Непролазные ельники чередовались с относительно проходимыми осинниками, временами мелькали липовые и дубовые рощицы. Деревушка Догне, как ни странно, оказалась довольно крупной, здесь имелись двухэтажные кирпичные дома, асфальтовые проезды и некое подобие супермаркета. Он с беспокойством проводил глазами полицейскую машину, следующую в восточном направлении, – эти черти, как всегда, не вовремя…
Но не только слово «Полиция» вызывало беспокойство. Было что-то еще. Он знал наверняка – за ним не следят, и все же что-то внушало тревогу. Он двигался по дощатому тротуару, мимо гламурных кукольных домиков, завуалированных садовыми деревьями, мимо обычных бетонных и деревянных заборов. Полицейская машина, проехавшая чуть ранее по этой дороге, абсолютно не внушала доверия. Из-за заборов на него с подозрением косились аборигены, лаяли собаки. Не очень трезвый гражданин в пиджаке и кепке, идущий навстречу, порывался что-то сказать, но пока подыскивал нужные слова, «прохожий» растворился за углом.
На восточной окраине деревни он зашел в семейный магазин самообслуживания, где правила бал улыбчивая дородная тетушка с фантастическими габаритами. Глядя на нее, сразу вспомнилась расхожая поговорка: «Красна изба углами, а хозяйка – буферами». Он взял с полки плетеное лукошко для грибов, поставил в него для отвода глаз пакет кефира, бросил палку колбасы, названной почему-то «Советской» (явно кто-то недоглядел) и, прихрамывая, потащился к кассе. Каково же было его изумление, когда он обнаружил перед собой в короткой очереди то самое кричащее женское недоразумение с рыже-зелеными волосами. Сердце болезненно сжалось. Она и здесь выступала нарушительницей спокойствия. Бедные родители. Похоже, она жила в этой части деревни – выставила перед кассой до краев наполненную корзинку с продуктами, венчаемую кошачьим кормом, и трещала, как израильский пистолет-пулемет системы «узи». Несуразная, угловатая, в короткой курточке и голубых колготках, между которыми проглядывала узкая полоска юбки. На человека, пристроившегося сзади, она внимания не обращала. Паренек, отобравший у нее смартфон, исчез. Единственным слушателем (не считая кассирши), являлась миловидная девушка с большими глазами – та, что сидела рядом с ней в автобусе. Она казалась постарше своей спутницы – возможно, ей было двадцать с небольшим. Болтовня подружки девушку утомила, но она мирилась с ней, как с неизбежным злом. Вымученно улыбалась, кивала. Потом перехватила взгляд мужчины с кефиром, имеющего скорбный лик, и тень задумчивости улеглась на лицо. Этого мужчину она уже где-то видела. Подружка затрясла ее за рукав, требуя внимания. Олег понятливо улыбнулся, покосившись на рыжую. Девушка тоже улыбнулась – символически, мол, вы правы, мужчина, такой уж крест…