— А я думаю...
Думали подручные Папы, может быть, первый раз в жизни. Вернее сказать, обсуждали вслух то, что думали. Потому что раньше, даже если что поперек авторитета Папы и имели, то не возникали. А тут языки развязали. В таком неудобном во всех отношениях месте.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Как у вас?
— У нас все в порядке. Подходы чисты.
— Что Ромашка?
— Ромашка на месте.
— Фиалка вызывает Гладиолус.
— Гладиолус слушает.
— Гладиолусу работать. Два объекта работать... Два, потому что за вчерашний и сегодняшний день. Потому, что такой был уговор — один выстрел в один день.
— Вас понял, Фиалка. Приступаю к исполнению. Гладиолус дослал в ствол патрон, вжался плечом в приклад и припал к окуляру прицела. В перекрестье замелькали лица.
— Кого работать?
— Кого хочешь.
Это был очень непривычный приказ. Снайперы не пехотинцы, которым все равно, в кого палить. Снайперы всегда работают конкретный объект. А здесь — «кого хочешь»!
Гладиолус провел дулом винтовки по лицам, выбирая жертвы.
Пожалуй, тот и тот.
Не потому, что они хуже других. Потому что удобней других стоят.
Гладиолус остановил движение винтовки. Совместил крест прицела с жертвой. Задержал дыхание. Снял предохранитель. И плавно вдавил указательным пальцем курок.
Пуля, коротко взвизгнув в воздухе, ударила одного из стоящих в ногу, ломая и дробя кость. Раненый упал навзничь и дико закричал:
— А-а-а!
Братва разом дернулась в стороны в ожидании второго выстрела. И не ошиблась. Второй выстрел последовал.
Снайпер, мгновенно сместив дуло винтовки вправо, поймал в прицеле плечо второй жертвы и произвел выстрел. Чуть позже, чем следовало, произвел. На долю секунды позже.
Пытаясь спастись, мелькнувший в окуляре прицела человек присел, подставив под выстрел вместо плеча — голову. Пуля хрустко впечаталась в лоб и, пройдя сквозь мозг, вышибла затылочную стенку черепа. Отчего у всех создалоа впечатление, что голову разорвало в куски.
— Это он!
— Шухер!
— Спасайся кто может!
Братва бросилась в стороны, но по большей части в сторону недалекой, обещавшей спасение двери, из которой они совсем недавно вышли.
— Работу закончил, — сообщил Гладиолус.
— Гладиолусу разрешаю эвакуацию. Снайпер быстро, но аккуратно разобрал винтовку и сложил ее в чемоданчик.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Ромашке — отбой.
— Сашка. Ты где? — привычно крикнул в подъезд сунувшийся в парадное «случайный прохожий».
Иван Иванович, подхватив «дипломат», начал спуск с пятого этажа к входной двери.
В другую дверь, больно пихаясь коленками и локтями, оттаскивая друг друга за руки и волосы, ломилась братва. Дверные косяки трещали от их напора.
Те, кто уже проник внутрь, тащили из карманов шпалеры и, передергивая затворы, вставали между проемов окон, где их нельзя было достать с помощью винтовки.
В доме стоял гул от топота ног, матерных криков и клацанья затворов.
— Что там происходит? — громко спросил со второго этажа Папа.
— Какая-то заваруха на улице, — доложила ничего еще не понимающая охрана.
— Какая, на хрен, заваруха! — возмутились уцелевшие братаны. — Он Серого завалил. Он ему башку из своего винта в куски разнес! Там мозги по всему двору...
— Кто стрелял? — перекрывая возмущенные голоса, крикнул Папа.
— Он стрелял. Он!
Папа быстрыми шагами подошел к окну и, прижавшись спиной к стене, выглянул наружу. Просто так выглянул. Следуя выработанной во время милицейских облав привычке.
Он выглянул и увидел улицу. Увидел машины и идущих по своим делам прохожих. Которые знать не знали, что вон за тем, недалеким забором только что убили одного и ранили еще одного человека.
Папа еще раз оглядел прохожих и увидел то, что не ожидал увидеть, но что хотел увидеть.
Из двора дома, что стоял напротив, не спеша вышел мужчина в длинном светлом плаще. И так же никуда не торопясь пошел по направлению к стоящей неподалеку машине. Он шел так, как будто не знал, куда шел и, главное, откуда шел! Как будто просто прогуливался. Но если он просто прогуливался, зачем он держал в правой руке большой, черный, тяжелый «дипломат»?
Нет, этот прохожий был не просто прохожий. Этот прохожий был Иванов Иван Иванович!
Который выходил из двора дома, откуда только что стреляли из винтовки с оптическим прицелом.
— Все на улицу! — громко закричал Папа, бросаясь к лестнице. — На улицу! — повторил он свой приказ на первом этаже. — Ну!
Но никто не двинулся с места. Все, прячась за стенами и пряча глаза от направленного на них злобного взгляда, остались стоять там, где стояли. Охрана и братва боялись открыть дверь, за которой, возможно, их ждала смерть. Они не желали расплескивать свои мозги по асфальту.
— Он там! Он идет по улице! Убейте его! И снова никто не шевельнулся.
— Коните, гниды!
Папа шагнул к двери и сильным пинком распахнул ее. Выстрела не последовало.
— Убейте его!
Охрана, испуганно озираясь и заступая друг за друга, потянулась на улицу.
Братва никак не отреагировала на прозвучавший приказ. Братва осталась на месте.
— Папа, он замочил Серого!
— Кто сказал?! — громко, беря на испуг, гаркнул Папа. — Кто? Ты? Ты?
Но на этот раз никто не стал прятаться за спины.
— Я сказал! — выступил вперед Бурый.
— Ты?!!
— Он сказал то, что думают все, — поддержали Бурого остальные.
— Тогда пусть говорит. Пусть говорит один.
Бурый слегка стушевался, но его подтолкнули сзади.
— Папа, он перестал пугать. Он стал мочить. Он перемочит всех.
— И что?
— Он перемочит всех! — повторил Бурый, потому больше не знал, что сказать.
— Перемочит! — согласился Папа. — Потому что вы боитесь замочить его. А он не боится.
— Мы бы не смогли замочить его. Он мент.
— И что? Разве менты не умирают? Разве вы не мочили ментов?
— Он не простой мент. Он особый мент. Он ранил Губатого и вторым выстрелом кончил Серого. Он попал Серому прямо в лоб. Он попал ему в лоб, когда тот пытался смыться! Он мочит из своего винтаря в лет, Папа! Он никогда не промахивается!