— Да ведь так мы год ехать будем! — сокрушался Валериан Христофорович.
Скоро вернулся посланный к начальнику станции Ершов.
— Ну, чего узнал?
— А ничего не узнал — говорят, до вечера стоять будем, а то и поболе...
На место прибыли лишь на седьмой день, да еще почти сутки тряслись на телеге, догоняя продвигающийся на запад фронт.
— Поляки дюже сердито дерутся, — жаловался возница. — Сперва-то бежали, а ныне встали.
Проехали старые, мировой еще войны, полуосыпавшиеся окопы, опутанные ржавой колючей проволокой. Миновали гору наваленных друг на дружку штабелем нагих посиневших тел. Были это, верно, порубленные накануне поляки. Подле них несколько красноармейцев не спеша рыли здоровенную яму.
Мишель помнил такие картины еще по германской, когда в одну братскую могилу сваливали иной раз по тысяче мертвецов, венчая их одним на всех холмиком с березовым крестом. Война...
Валериан Христофорович быстро перекрестился.
— Наши-то тоже лютуют, — вздохнул возница. — Намедни сотню пленных порубали.
— Как так порубали? — подивился старый сыщик.
— Так куды их девать-то — им же конвой нужен, кров, прокорм, да, того гляди, побегут еще. А так ничего не надобно, — объяснил возчик.
Как добрались до передовой, сразу же отправились в штаб Первой Конной армии.
— Где бы нам найти товарища Куприянова?
— Это который по снабжению, что ли? А вы хто такие будете, что он вам понадобился?
Мишель предъявил мандат ВЧК, под которым стояла роспись Дзержинского, скрепленная синей размазанной печатью.
— Так нету его тут, в части убыл.
— И когда приедет?
— Да кто ж то знает. Ждите покуда, коли нужда в нем есть, может, к ночи и заявится.
Обернулся, крикнул:
— Коломейцев, ядрена вошь — где ты, куды запропастился-то?!
— Дак тута я! — выскочил из сараюшки молодой красноармеец.
— Ступай, размести их в хате.
— Так нету же мест.
— А ты сыщи!..
Пошли по захваченному утром городку. Дома в центре стояли ладные, многие каменные, крытые железом.
— Вы откуда теперь будете-то? — спросил на ходу Коломейцев.
— Из Москвы, — ответил Мишель.
— Ну? — подивился порученец. — Из самой?!
— Из самой.
Миновали какие-то тлеющие еще, сочащиеся дымом руины, куда, судя по всему, угодил снаряд. Здесь же, в палисаднике, чернел свеженасыпанный земляной холм.
Кое-как нашли пустую хату, где встали постоем.
— Вы ночью на улицу без нужды не суйтеся, от греха подальше, — сказал, прощаясь, Коломейцев.
— А что так? — поинтересовался Паша-кочегар.
— Да всяко бывает, — уклончиво ответил красноармеец.
Ночью, верно, как стемнело на улице, стал происходить какой-то шум — кто-то отчаянно кричал, куда-то, топая, бежали люди, бабахнул одиночный выстрел.
Хозяева — местные поляки — робко косились на окна и на незваных гостей, от которых не знали чего ждать.
— Чего это там? — полюбопытствовал Паша-кочегар.
— Ре-кви-зи-ция, — прошептали поляки новое для них слово. В дверь сильно, так, что зазвенели чашки в буфете, заколотили, и, сбив крючок, в дом ввалился десяток красноармейцев с винтовками. Заметив Мишеля с Валерианом Христофоровичем, нерешительно затоптались на пороге, зашептались меж собой. Но квартиранты были в гражданском платье, и солдаты скоро пришли в себя.
— Хозяева иде? — спросили они, жадно шаря глазами по сторонам. — Нам обыск надобно учинить.
— На каком таком основании? — спросил Мишель.
— Так — контрики они!
— А там? — показал Мишель на улицу.
— И — там! Все они здеся контрики! — уверенно заявил, выступив вперед, рябой солдат. — Так что имеем полное право!
Прошел, топая грязными сапожищами, с которых слетали комья глины, в комнату. Открыл шкаф. За ним потянулись остальные.
Поляки, боясь шелохнуться, им не мешали.
— Коли золото с серебром имеется — отдавай по-хорошему! — приказал рябой солдат.
— Послушайте, господин хороший, — начал было Мишель.
Но его кто-то дернул за рукав. Валериан Христофорович, испуганно кругля глаза, мотал головой — мол, не надо, ни к чему это, кто знает, что у тех солдатиков на уме.
Но Мишель, аккуратно высвободившись, вновь обратился к рябому красноармейцу:
— Коли вы действуете от лица Советской власти — так предъявите мандат, а коли его у вас нет — убирайтесь отсюда подобру-поздорову!
Жмущиеся в углу поляки втянули головы в плечи, испугавшись нежданного заступничества больше, чем даже самой экспроприации.
— А ты кто такой, чтоб нами командовать? — угрожающе спросил рябой. — Али пособник им? Так мы тебя враз укоротим!
Красноармейцы сдернули с плеч винтовки, обступили Мишеля.
— Эй вы, портянки окопные, ветошь масляную вам в клюз по самую ватерлинию — а ну, не балуй оружием! — рявкнул из-за спин Паша-кочегар. — В маму, в душу, в бога, в дьявола морского, ядовиту мурену вам в глотку.
Солдаты удивленно обернулись:
— А ты хто такой будешь?!
— Матрос с крейсера «Мстислав», небось слыхал про такой?! Я вот вас теперь всех сгребу, да взашей.
И верно, Паша-кочегар схватил, сграбастал двух ближних к нему красноармейцев и, тряхнув так, что у тех воротники затрещали и зубы клацнули, потащил их к выходу.
— Эй, ты чаво? — испугавшись, заверещали солдаты, про винтовки свои забыв.
Да другие не позабыли — защелкали затворами.
— Милостивые государи господа товарищи, — сбиваясь от волнения на старорежимный тон, забормотал не на шутку испугавшийся Валериан Христофорович. — Ну нельзя же так, ей-богу, ведь одно дело делаем, пролетарское!
Но его никто не слушал.
— А ну — выходь на двор! — скомандовал рябой Паше-кочегару.
— Чего? — обиделся Паша-кочегар. — Ты в кого целишь, блоха водяная, шип рыбы-ската те под хвост, да ядом медузы его облить, да сверх того морским ежом припечатать и пластырь подвести, чтоб на веки вечные законопатить!..
Красноармейцы аж целиться перестали, таких речей заслушавшись. Да вот только рябой, весь от злобы краснея пуще рака, вскинул винтовку. А ведь и выпалит!
— Да что ж это делается? — запричитал, хоть ничего еще не было, Валериан Христофорович.