— Нет! — выпрямилась, привалилась к стене Анна, не желая, чтоб ее жалели те, кто в первую очередь виновен в смерти Мишеля. Спросила только: — Где он?.. Простите, где его тело?
— Известно где — в братской могиле схоронено, я и место то указать могу. Там много наших поубивало, каждому-то яму рыть больно хлопотно, да и гробов на всех не сыскать, вот их всех вместе и сложили. И товарищи его там... Как их зарывали, комиссар речь сказал и про мужа вашего тоже, и про победу мирового пролетариата...
Но Анна его уж не слышала, повторяя про себя одно лишь слово:
«Убит...»
«Убит...»
«Убит...»
Повернулась, сказала:
— Благодарю... И прошу вас оставить меня одну...
— Оно конечно, — пожал плечами военный. — Дело ясное, но тока тут со службы вашего мужа пришли. Я ведь прежде, чем к вам, к ним зашел, чтоб рассказать про все да документы его отдать. Зачем и направлен...
Стоявшие позади отодвинули плечом не в меру болтливого военного:
— Мы, конечно, сильно извиняемся и опять же горю вашему сочувствуем, но только у нас служба.
— Какая служба? — ничего не могла понять Анна.
— Ваш муж работал в Чрезэкспорте, а после в Гохране имел дело с отобранными у буржуев ценностями, так мало ли чего... Нам бы поглядеть.
— Что?.. Что вы хотите сказать?.. — все никак не понимала Анна.
— Можа, у него тут документы какие секретные имеются али ценности, — сурово сказали незваные «гости». — Нам бы пройти поискать. Вот у нас и мандат имеется.
Сунули в лицо какую-то бумажку.
— Да вы что, как вы смеете — он никогда!.. — ахнула Анна.
— Оно, можа, и так, Мишеля Лексеича все знают, но для порядку надобно осмотр учинить.
Анна, сама того не заметив, встала поперек порога.
— Я не позволю вам! — начала было она.
— Позволите, — ответили ей. — Вы бы, барышня, лучше не препятствовали, а то как бы чего худого не вышло. Коли муж ваш помер, так надобно теперь все тут проверить, потому как порядок такой!
Отодвинули Анну в сторону, шагнули внутрь. Увидели высунувшуюся из дверей Марию в длинной ночной рубахе.
— Тебе чего, девочка?
Но Мария, не обращая на них внимания, бросилась к Анне, обхватила ее за колени и, задирая голову вверх, спросила:
— Почему ты плачешь?
Анна лишь всхлипывала, не в силах слова сказать.
— То она по папке твоему убивается, — сочувственно ответил за нее кто-то из пришедших. — Прибили твоего папку-то до смерти! Во как!..
И Маша обхватила Анну пуще прежнего и, зарывшись лицом в подол ее платья, тоже заплакала, дергая плечиками, хоть не понимала еще, что произошло.
«Гости», дале уж не обращая на хозяев никакого внимания, топоча башмаками, прошли в комнаты, стали, обходя их одну за другой, раскрывать дверцы шкафов, выдвигать ящики.
Анне было уж все равно — теперь, когда не стало Мишеля, все это не имело ровно никакого значения! Пусть ищут, коли надо...
— Вот это чего? — протягивал один из «гостей» бумагу.
Другой внимательно глядел на нее.
— Это не надо, можешь бросить.
И тот бросал — прямо на пол, под ноги...
После, как все было перевернуто вверх дном, «гости» зачем-то простучали револьверами пол и двери да заглянули в печь.
— Кажись, боле ничего нету.
— Ну тогда айда...
Собрали все, что нашли, ссыпали в большой холщовый мешок.
Вновь подошли к Анне.
— Может, он еще где бумаги хранил — ну там блокнот или записки какие? Нам все важно.
— Нет, больше ничего, — твердо ответила Анна.
— А ежели вас теперь обыскать?
— Что? — не поняла Анна.
— Да брось ты, Антип, не пугай барышню — видишь, не в себе она! — примирительно сказал один из «гостей» да, обратившись уже к хозяйке, прибавил: — Это он так, от усердия и по глупости — вы шибко-то не обижайтесь. Но коли что еще есть али спрятано где под полом или в стене, вы лучше по-хорошему скажите.
— Нет ничего! — вскричала Анна.
— Ну коли нет — тогда ладно, прощевайте. «Гости» скоро собрались и, не прощаясь, ушли, оставив после себя совершеннейший разгром. Но на это — на разбросанные, истоптанные бумаги и книги, на перевернутые ящики, разбросанную одежду — Анна уж внимания не обращала: что одежда, когда весь мир рухнул!
Нет ее Мишеля!..
Уж час минул, как «гости» ушли, а она все так же стояла, привалившись спиной к стене и прижимая к себе Марию.
Да думала об одном лишь — нет Мишеля... нет... и боле уж никогда не будет... Ее Мишеля... Что же теперь делать, как жить дальше?
Да и стоит ли жить?..
Одной?..
Без него!
И никак не могла ответить на этот вопрос...
Длинны зимы на Руси, морозны да скучны, оттого, видно, устраиваются в Санкт-Петербурге и Москве балы и иные увеселения, с фейерверками, музыкой, театрами и машкерадами потешными.
Вот и ныне получил хранитель государевой Рентереи Карл Фирлефанц приглашение на бал к князю Волхонскому, а получив, обрадовался, хоть виду не показал, и тут же призвал к себе сына Якова.
Сказал, да не просто так, а с умыслом:
— Светлейший князь Александр Владимирович на бал нас нынче зовут, так непременно идти надобно. И хоть устал я нынче да приболел, но отказать ему никак не возможно!
— Отчего ж? — упрямится Яков.
— Да ведь нехорошо — обидится! Ей-ей!..
Понимает Яков, о чем речь идет, да не знает, как батюшке отказать. У князя-то светлейшего три дочери на выданье, что давно в девках засиделись, оттого дает он балы один другого пышнее, денег на то не жалея, зазывая к себе женихов видных.
— Ты сюртук-то не этот, а новый надень, да букой не стой, поболе с девицами танцуй и непременно младшую дочь князя Ольгу пригласи, — учит сына Карл. Да видя, как тот морщится, прибавляет: — Я зла тебе не желаю — так послушай же совета доброго. Князь к тебе благоволит, коли дочке его ты приглянешься, может, бог даст, к осени свадебку сыграем. Ныне князь в фаворе, Государыня его привечает, через то больших высот при дворе достичь можно!
— Да ведь не люба мне Ольга, — отвечает Яков.
— Стерпится — слюбится. Не откажи мне, Яков, ведь о самом малом прошу — ты сходи только, а там, Бог даст, все само собой сладится... Или вовсе ты меня не жалеешь?..