Стрелки разом вскинули фузеи, защелкали курками, ставя их на предохранительный взвод, так что вдоль строя шорох пошел.
— Полку открой!
Откинули правой рукой огниво вперед.
— Сыпь порох на полку!...
Вынули из роговой натруски, насыпали на полки порох.
— Закрой полку! Приклад на землю ставь!
Хлопнули приставленные к ногам приклады.
Все быстро, споро, как тыщекратно делали на плацу да на ученьях.
— Вынимай патрон!
Сунулись в суму, вынули бумажный патрон. Долго станешь патроны перебирать али, не дай бог, наземь уронишь — быть тебе битым шпицрутенами...
— Скуси патрон!
Зубами рванули угол патрона, да так, чтобы почувствовать вкус пороха.
— Клади в дуло!
Сыпанули порох, за ним толкнули пыж бумажный да пулю за ним.
— Вынимай шомпол! Набивай мушкет!
Одним — а так, чтоб боле, нельзя, — ударом вогнать пулю в казенник...
А турки уж совсем близко — глазищами сверкают, саблями машут, норовя в русские порядки врезаться!
— Подыми мушкет! Мушкет — перед себя!
Разом, будто еж, ощетинился строй ружьями.
— Взводи курки!
До щелчка потянули курки. Горохом затрещал строй.
— Прикладывайся!
Фузилеры прижали приклады к плечу, выискивая цель.
А цель — вот она, в сорока шагах. Счас налетит, сомнет, затопчет!
— Пали!
Ахнули фузеи — пропал, окутался строй белым дымом.
Первые ряды турок будто бы с размаху на стену налетели — пали навзничь отброшенные тяжелыми, в два пальца толщиной, пулями. На них идущие позади наскочили — смешались ряды. Но сквозь мертвецов, разбрасывая их и топча ногами, напирали задние ряды.
Уж теперь другого выстрела не сделать — не успеть!
В штыки надобно!
— Ну теперь держись, ребяты! — кричит, глазищами сверкает, усищами шевелит унтер Карл Фирлефанц.
Сам-то первым бежит, пример собой давая.
Налетел на него турок с саблей кривой, он того штыком в грудь кольнул, да так, что насквозь. А на него уж другой сбоку лезет — счас зарежет! Рванул Карл фузею из вражьей груди, саблю прикладом отбил да турка прикладом же в голову приложил так, что та надвое треснула!
— Не робей!
Тут все смешалось, в кучу свалилось — никакого строя уж нет, где свои, где чужие — не разобрать, всяк дерется там, где стоит!
Вон офицера на пики подняли. Тот висит, из спины у него пики лезут, а он, хоть мертв уже почти, шпагой размахивает, норовит хоть одного турка зацепить.
А тут уж турков на штык сажают!
Крик, кровь, хрип!...
Солдатики, что первый раз в деле, — бледнее смерти — глазищами во все стороны зыркают, чего делать не поймут, их первых турки в капусту рубят.
— Чего ряззявился?! А ну, не зевай! — свирепо орет унтер Фирлефанц, тыча в морды кулаком. — Стоять не моги — прибьют!
Сам уж шпагой орудует — турка в горло тычет Тот, кровью обливаясь, ему под ноги падает, землю ногтями скребет!
Дзынк!... — сломалась шпага надвое.
Унтер фузею у мертвеца из рук рвет, да еле успевает. Три турка окружили его.
— Помоги, братцы! — орет Карл, прикладом отбиваясь.
Кто ближе был к нему, на выручку бросился. Да только и турков прибыло. Встали стенка на стенку — пошла резня. Кровь фонтанами брызжет, глаза заливает. Уж и фузеи потеряны, и сабли выбиты, катаются русские с турками по земле, друг дружку за глотку пальцами взяв. Хрипят, глаза выкатывают! Что под руку попадет, по лицам один другому бьют, да не шутейно, а так, что глаза вылетают!
И уж не до артикулов, не до уставных команд!
Ругань стоит!
— Ах ты, басурманин!... Ах ты!...
Тот, кто минуту назад жив был, — смертным хрипом хрипит, глаза закатывая. А по нему, по живому еще, другие топчутся! Такая — не на жизнь, а на смерть — свалка! Тут упасть не моги, хошь с ног тебя собьют, хошь ранен ты, а стой! Упадешь — затопчут!
— Ко мне!...
Ах ты, беда-то какая!
Командир полковой в кольце турков бьется. Лицо в крови, левая рука плетью висит, одной правой отмахивается! Были подле него офицеры, да все выбиты! Турки его на шпагу взять хотят да к себе в плен уволочь!
— А ну, ребяты, — не дадим командира в обиду! — кричит, видя такое дело, унтер Фирлефанц, хошь сам весь изранен. — Ко мне ходи!
Потянулись к нему солдаты, кто жив был. Встали плечо к плечу и айда турков рубить, к командиру прорубаясь!
Один упал саблей побитый, другой, а Карлу все нипочем — глазищи кровью налиты, лицо перекошено, весь кровью залит, а своей или нехристей — не понять, машет фузеей, что траву косой косит.
— Не посрами, братцы!
Всех за собой увлек.
Молодые солдаты, те, что пока живы остались, за Карлом бегут-поспешают — с ним-то им ничего не боязно!
Рванулись вперед грудью на штыки, смяли турков да по ним, по телам их, по головам, вперед побежали!
— Ур-ра!...
Уж командира отбили, да не остановились, дальше пошли!
Турки, напора не сдержав, попятились да, попятившись, повернулись, побежали, спины показав. В них-то, с ходу, догоняя, штыки да шпаги всаживали, никого не щадя.
Тут уж из других батальонов да полков, что с боков бились, к ним подоспели да разом вместе навалились!
— Ур-рра!
Проломили оборону, погнали турков по полю да с ходу в крепость ворвались!
А впереди всех Карл Фирлефанц — славный рубака. Генерала турецкого на шпагу взял да знамя хоть сам изранен да изрублен был так, что еле на ногах стоял!
Как бой затих да раненых с мертвыми собрали войско построили, дабы отличившихся наградить. И первым среди них унтер Карл Фирлефанц был, что командира своего спас, солдат в атаку увлек да генерала турецкого пленил.
За что ему пожаловано было новое звание, орден, чарка водки да сверх того перстень с руки генерала!
Но токма не ради них он воевал — ради России. Что хоть обошлась с ним хуже, чем мачеха, а все ж таки была Родиной его!
— Спасибо за службу, молодцы!
— Ура!...
Приехавший из деревни родственник был диковатым, нелюдимым, злобным и молчаливым, под стать самому Анисиму, — глядел исподлобья и от дядьки своего шагу не отходил.