— Хлопочу о разрешении на торговлю для прибывших в Санкт-Петербург голландских купцов, — объяснил, потупившись, Густав.
— А тебе это к чему?
— Они обещали взять меня в Амстердам.
— И давно хлопочешь?
— Третий день, Гер Питер.
— Ах вы!.. — багровея и наливаясь злобой, рявкнул Петр. — Дармоеды!
Секретари, асессоры, советники и вице-президенты замерли, не дыша.
— У кого ты был?
— У всех, — смиренно ответил Густав.
— Кто должен был решить его вопрос? — потребовал ответа Петр.
— Секретарь, — подсказал, услужливо изгибаясь, президент.
Секретарь побелел и чуть не бухнулся на пол, потому что все, как водится, сошлось на нем. На самой мелкой, от которой решительно ничего не зависело, сошке.
— Почему не сделал? — оборотился к секретарю Петр. — Почему не сделал?! — крикнул из-за спины царя на секретаря президент.
— Я сейчас, сию минуту!.. — залепетал секретарь, хватая Густава за рукав и увлекая его в свой закуток.
Справедливость восторжествовала — Густав в мгновение ока получил все требуемые бумаги, а нерадивый секретарь был с громом и треском изгнан из присутственного места.
— Ну что, получил, что хотел? — спросил довольный собой Петр.
Густав вновь поклонился.
— То-то! Теперь со мной пойдешь!
Густав хотел отказаться, но не тут-то было! Русский царь возражений ни в большом, ни в малом не терпел.
— А не пойдешь, откажешь — счас все твои бумаги в клочки! — пригрозил Петр.
Вечер, ночь и день Густав Фирлефанц таскался за царем, все ноги в кровь исколотив, на ладони заноз насажав, когда на строящийся фрегат по доскам карабкался, и полведра водки употребив.
— Не пущу тебя в Амстердам! — бушевал, лапая его и целуя в губы, пьяный русский царь. — Накось, выкуси! Будешь здесь жить! Чего тебе у нас не хватает?
— Все хватает Гер Питер, — пьяно лопотал Густав. — Но я жениться хочу...
— Жениться?.. — переспросил царь. — Ладно! Вот прямо теперь тебя и женим! Есть у нас девки на выданье?
Кто-то услужливо подсказал несколько имен.
Скорый на дурное дело, царь вскочил, потянув за шиворот Густава.
— Пошли!
— Не могу... я... В Амстердам... мне, — лепетал тот заплетающимся языком, пытаясь плюхнуться обратно на лавку.
Но Петр тряхнул его так, что зубы клацнули.
— Цыц! Еще благодарить меня будешь! А не то враз — за Уральский камень сошлю!..
Когда пьяная компания стала ломиться в три часа ночи в спящий дом, дворовые чуть было не взялись за дреколье. Но проснувшиеся хозяева заметили среди ночных злодеев двухметровую, рыгающую на забор, фигуру в ботфортах, узнали ее и забегали как оглашенные, чтобы принять как положено дорогих гостей.
Не снимая грязных сапог, роняя за собой комья грязи, ночные гости протопали в дом, потребовав, чтобы хозяева привели им всех своих дочерей. Девиц подняли с постелей, кое-как подмалевали и поставили в рядок перед гостями.
— Выбирай! — широким жестом предложил Петр.
Выбирать Густав ничего не мог, потому что ничего не видел, будучи вусмерть пьяным. Ему теперь что девица на выданье, что отрок, что свинья в чепчике — все было едино.
— Вот эту бери! — больно толкнул его в бок локтем Петр. — Справная девка. Или ту... Берешь?
— Беру, — кивнул Густав, роняя голову на грудь.
— Ее берем, — ткнул Петр пальцем в отобранную девицу.
В ту. А может, в другую...
— Как же так-то? — охнула мать.
Но ее сзади, кулаком промеж лопаток, саданул тоже оторопевший, но не желающий ехать за Урал, отец.
— Молчи, дура! Сам царь сватом в дом пришел!..
Пьяная ватага поднялась, подхватила словно вихрем невесту и жениха и потащила их прямиком в церковь...
Когда утром Густав Фирлефанц пришел в себя, он обнаружил рядом с собой какую-то испуганную, сжавшуюся в комок, голую девицу с длинной, по пояс, косой.
— Ты кто такая? — спросил он, думая что угодил в вертеп.
— Жена ваша! — всхлипнула та. И зарыдала в голос.
Густав отчаянно замотал раскалывающейся от боли головой, чтобы хоть что-то вспомнить. Так и не вспомнил...
Но деваться было уже некуда и в Голландию ехать незачем. И Густав смирился со своей участью. Тем более что невеста ему понравилась своей красотой и кротостью.
Ну и пусть!.. Первая встреча с русским царем там, в Голландии, принесла ему удачу. Так, может, и вторая тоже?..
Пусть будет как есть.
Как судьбой предначертано!..
А вот теперь-то они и схватят их за руку, и сволокут в участок! Ату их!..
— А бумаги у вас имеются?
— Имеются!
— С печатями?
— Со всеми!
— С гербовыми?
— Сними!
— Тогда вам необходимо переодеться...
— Во что?
— Вот в эту одежду.
«Эту одежду» назвать одеждой можно было только с большой натяжкой. Причем разве только с мылом. Потому что эта одежда была цельнокроеным комбинезоном, с единственной «молнией» на груди и капюшоном на резинке.
— Так что же, нам раздеваться?
— Да. Совсем. Как на медосмотре.
Свою одежду они оставили в специальных ящиках. И обувь — тоже, получив взамен нее специальные, на пористой подошве, бахилы. Теперь они выглядели в точности как хирурги перед операцией. Так ведь на операцию и шли!..
Спустились в хранилище. Да не в то, куда водят экскурсантов, а в другое, где драгоценности не выставляются напоказ, а хранятся под семью замками, подальше от любопытствующих глаз.
— Сюда, пожалуйста.
Стальная дверь отошла в сторону. За ней были стеллажи, на полках которых теснились пронумерованные контейнеры с драгоценностями. Так и хочется сказать — запыленные. Только никакой пыли в хранилищах, где поддерживается постоянный микроклимат, нет.
Хранитель, проходя вдоль стеллажей и сверяясь по описи, отыскал нужный номер. Ага, вот он — тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцатый!
Вот-вот, подайте-ка вы его теперь сюда!..
Контейнер сняли и поставили на стол, под свет ламп.
Хранитель, который каждый день имел дело с несметными сокровищами, давно перестал воспринимать пудовые слитки — золотом, а алмазы — ценностью, видя в них лишь инвентарные номера.