С этими словами Доу резко бросил трубку и, не рассчитав движения, опрокинул бутылку «Ю-Ху». Коричневая жидкость залила весь стол и штаны Доу. Ну вот, на сей раз придется переодеться в форму. Бедные-бедные яйца. Охренеть, ведь это же просто катастрофа! Прямо новость недели.
Патрульная машина со скрипом въехала на подъездную дорожку, ведущую к дому Карен, и ее фары осветили Лорел, стоящую возле двери. Глаза ее опухли, а рот она зажимала руками. Доу тут же выключил фары. Обычно он поступал иначе: ему нравилось ослеплять людей огнями своей полицейской машины – пусть знают, кто здесь главный. Но на сей раз что-то ему словно подсказывало: веди себя потише. Оказалось, Ублюдок действительно мертв, а сорока тысяч баксов как не бывало.
Стоило ему сделать пару шагов навстречу Лорел, как та кинулась вперед и обвила его шею руками. Она тяжело глотала ртом воздух, как и тогда, по телефону, только теперь слезы ручьем струились по шее Доу, и он почувствовал, что просто обязан похлопать ее в ответ по спине. Спина оказалась настолько костлявой, что начальнику полиции почудилось, будто он положил руку на мешок с камнями. Раньше, когда он трахал ее, она была великолепной, цветущей женщиной, хоть и старше его. Теперь она стала попросту старухой лет пятидесяти пяти, а одевалась по-прежнему как шлюха, несмотря на то, что ее сиськи по форме напоминали две палочки копченой колбасы, висящие над прилавком в гастрономическом отделе.
– Ну что ты, детка, успокойся, – сказал он. – Расскажи мне, что случилось.
Доу был готов к этой сцене, поэтому все эти сиськи и сопли не слишком-то его разозлили. В конце концов она смогла говорить.
– Мой сотейник… Я дала ей попользоваться моим сотейником на прошлый День благодарения. А в эти выходные у меня будут гости…
Доу и прежде сталкивался с подобными вещами и терпеть их не мог – эти истерики, когда человек начинает нести чушь.
– Утром я ей позвонила. Спросила, можно ли зайти к ней сегодня. Она сказала – да. Я хотела прийти пораньше, но мне нужно было еще к парикмахеру, и там я просидела дольше, чем собиралась. Так уж вышло.
– Ага… Угу… – Доу нашел под ногами маленький камешек и принялся ковырять его носком ботинка.
– Я сказала, что приду раньше, а пришла позже, чем собиралась, я думала, просто зайду тихонько – и заберу сотейник… Ну, чтобы ее не будить. Я думала, ничего страшного: какая разница?.. Но когда я вошла в фургон…
Дальнейшее Доу пришлось выяснять самостоятельно, потому что на этом Лорел перестала издавать членораздельные звуки и взвыла, а потом снова принялась всхлипывать и судорожно глотать ртом воздух.
– Доченька моя, – бормотала Лорел, – мое единственное дитя…
Хрен вам – дитя, не дитя никакое, а матерая шлюха. К тому же не похоже, чтобы они с Лорел особенно ладили: половину жизни только и делали, что собачились. Поговаривали, что пару месяцев назад они даже подрались – Карен пыталась стащить деньги у мамаши из кошелька, но та ее застукала, а теперь старая сучка несет эту чушь: мое дитя, моя доченька – как же!
Дверь в фургон была распахнута настежь, поэтому Доу оторвал от себя наконец эту стенающую шлюху и поднялся по ступенькам. Внутри была непроглядная тьма, но одного шага внутрь оказалось достаточно.
Да, так и есть. Мертвее не бывает. Чертов Ублюдок. Сдох – это ж надо! И эта сучка Карен тоже сдохла. Ну что за херня? Та еще херня. Ведь Доу даже понятия не имел, кто мог это сделать. И ему это чертовски не нравилось. Ведь его обязанности именно в том и состояли, чтобы подобных казусов не происходило.
Он снова переступил порог, на сей раз в обратном направлении, и тут же наткнулся на Лорел, которая с трудом удерживала сигарету трясущимися пальцами. Ее вытаращенные глаза остановились на Доу – в ожидании окончательного приговора. Ей, видимо, казалось, что он, как профессионал, каким-то чудесным образом сможет все это поправить. Ведь он все-таки офицер полиции, представитель закона. Сейчас он ей объяснит, что на самом деле они вовсе не умерли. А там, в фургоне, – всего-навсего тряпичные куклы. Или актеры. Или вообще никого. Так, обман зрения, игра теней.
Ага, щас. Доу вовсе не собирался облегчать старой шлюхе жизнь – скорей уж, наоборот. Он-то прекрасно знал, к чему дело идет, хотя детали пока не продумал. Да и недосуг было продумывать детали – надо было брать быка за рога, и поскорее.
– Ты больше никому не звонила? – спросил он.
Лорел в ответ только покачала головой.
– Значит, больше никто не знает?
Она вновь покачала головой.
– Давно они начали встречаться? Карен и Ублюдок?
Лорел пристально посмотрела на Доу, но ничего не сказала.
– Так давно? Или нет? – повторил он, на сей раз громче и настойчивее.
– Джим, скажи, между тобой и Карен было что-нибудь? – тихо спросила Лорел.
Господи, только этого дерьма ему недоставало! Ну зачем переходить на личности?
– Лорел, пойми, я полицейский. Я просто выполняю свои служебные обязанности. Я обязан задать тебе этот вопрос: давно они стали встречаться?
Лорел пожала плечами:
– Месяца два-три назад вроде бы. Где-то так. Но они и прежде общались.
– Дерьмо собачье! – выругался Доу.
Он едва сдержался, чтобы не ударить эту старую шлюху. Жаль, что и ее не пристрелили за компанию. Получила бы по заслугам.
Доу был уверен, что она в курсе. Это было видно по глазам. Лорел догадалась, что он трахал ее дочь, и теперь сгорала от ревности. Но у него не было времени думать об этой херне.
Доу снова вошел в фургон. Он подошел к трупу Ублюдка и хорошенько пнул его под зад – просто так, чтобы доставить себе удовольствие. Тощее на вид тело показалось ему странно тяжелым. Он перевел взгляд на Карен. Голова ее превратилась в сплошное месиво. Хотя невелика потеря – у нее и прежде было месиво, а не голова. Эта мысль показалась Доу забавной, и он с трудом сдержал смешок. Ну что поделаешь, грязные шлюхи всегда, рано или поздно, получают по заслугам – так уж заведено.
Доу глубоко вздохнул, потом задумчиво кивнул, словно давая самому себе знак, что все в порядке, а затем обернулся к двери.
– Лорел! Господи! Сюда, сюда, скорее! Смотри, Карен еще дышит. Она жива. Да ты посмотри только! Да с ней все будет отлично!
Лорел стремглав вбежала в фургон и тут же кинулась к мертвым телам. Доу пропустил ее, отступив в тень стены, отделявшей кухню от жилой части фургона. Подскочив к Карен, Лорел опустилась на колени – у нее это всегда хорошо получалось – и приложила ладонь к щеке дочери.
Она надеялась, что почувствует тепло, легкое движение, увидит бледный румянец на щеке, но ожидания ее не оправдались. Щека, должно быть, была уже совсем холодной и как будто резиновой, и даже во тьме Лорел различила широко открытые глаза Карен, глядящие в пустынное ничто, приходящее на смену жизни.