За последние два дня я близко познакомился с миром биржевых дельцов, пытаясь разгадать, кто убил моего отца и старика Бальфура, и размышляя о том, каковы могли быть мотивы этих убийств. Элиас во главу угла ставил заговор и интриги. Я считал его идеи слишком фантастическими, но тем не менее собирался встретиться с человеком, который переехал на улице моего отца. Нельзя сказать, что я ждал этой встречи с нетерпением, а после посещения кофейни «У Джонатана» я чувствовал себя раздраженным и сердитым, не уверенный, что смогу сдерживать эмоции.
Трудно сказать, что я почувствовал, когда начальник над извозчиками уверил меня, что Берти Фенн уже давно не работает в их пивоварне.
— Он переехал какого-то старого еврея, — объяснил он. — Как он мне сказал — случайно, и почему бы ему не поверить. На кой только мне держать парня, который давит людей, и не важно, случайно или нет. Евреев или нет. — Помолчав, он добавил: — Давить людей насмерть — не годится, и я прогнал его. Именно так я и сделал, не заплатив ему ни пенни.
— Ты знаешь, где найти Фенна? Он покачал головой:
— Не могу сказать. Думаю, где-нибудь, где более снисходительно относятся к тому, когда переезжают старых евреев. Вы судебный пристав? Нет, едва ли, от вас пахнет не так противно. Кроме того, никто не позволит ему сделать такие долги, чтобы его искал судебный пристав. А на что вам Фенн?
— Старый еврей, которого он переехал, был моим отцом.
— Выходит, вы…
— Молодой еврей. По крайней мере моложе. — Я протянул ему свою визитную карточку. — Если услышишь, где он может быть, дай мне знать. Я щедро заплачу за любые сведения.
Я направлялся к выходу, когда он окликнул меня:
— Подождите, сэр еврей. Вы до этого ничего не говорили о деньгах. Понимаете, мы же не можем давать в обиду своих. Если не пожалеете немного серебра, уж я себя в обиду не дам.
Я протянул ему полшиллинга:
— Это чтобы развязать тебе язык. Скажешь что-нибудь полезное, дам еще.
— Полшиллинга? Правду говорят, что вы прижимистый народ. Пожалуй, надо быть повежливее, а то еще приставите нож да сделаете обрезание бедняку.
— Ты можешь просто сказать, что тебе известно?
— Ладно. Ему не понравилось, что получил пинка, и он хвалился, что ему наплевать, мол, его ждет другое место. У мистера Мартина Рочестера. «Буду работать у мистера Мартина Рочестера», — сказал он. Мистер Мартин Рочестер так не относится к своим людям, сказал он. Будто этот мистер Мартин Рочестер утирал задницу самому королю.
— Кто этот Мартин Рочестер? — спросил я.
— Так в этом-то все и дело, не ясно? Никто о нем и понятия не имеет, но Фенн считает, что тот второй мессия, — Он ухмыльнулся. — Или первый, это как посмотреть.
— Он еще что-нибудь говорил? Что-нибудь говорил об этом Рочестере?
— Говорил. Тот, мол, покруче Джонатана Уайльда. Подумать только! Человек, о котором никто не слыхал, круче самого великого ловца воров! Конечно, он прихвастнул, так как я дал ему пинка И все такое. Но, думаю, этот Рочестер — какой-нибудь франт из новеньких, который нанял Фенна кучером или вроде того.
— Сколько времени прошло после несчастного случая?
— Несколько дней. Я его выгнал вскоре после разбора дела в мировом суде.
— Можно предположить, что Фенн знал этого Рочестера до несчастного случая?
— Можно так сказать, хотя мне было на это наплевать.
— У Фенна есть семья, друзья, кто-нибудь, кто мог бы знать, где его найти?
— Он работал у нас, и только, — пожал плечами начальник над извозчиками. — Мне он не нравился. Да он никому у нас не нравился. Я нисколько не пожалел, когда смог отправить его восвояси. Нрав у него был буйный. Никогда не подчинялся приказам. Чуть что, ругался почем зря. Никто из парней не ходил с ним в пивную. После работы отправлялся бог его знает куда.
Я дал ему полкроны, взяв обещание, что он свяжется со мной, если узнает что-то новое. Судя по выражению его лица, он несколько изменил свое мнение о щедрости евреев.
Я заглянул в трактир и заказал обед, состоящий из холодного мяса и эля. Я оторвался от трапезы, когда в трактир вбежал человек со встревоженным лицом и спросил, нет ли среди посетителей Арнольда Йенса. Его послали сказать, громко сообщил он, что сын Йенса поранил в школе руку, что у него перелом и хирург опасается за его жизнь. Человек в задней комнате вскочил и бросился к выходу, но не успел он выйти, как два судебных пристава схватили его и объяснили, что с его сыном все в порядке, но что они были вынуждены пойти на обман, дабы препроводить его в долговую тюрьму. Это была низкопробная уловка, к которой я сам неоднократно прибегал, и всегда с большим сожалением. Наблюдая через окно, как уводят беднягу, я невольно вспомнил о деньгах, которые взяла у меня в долг Мириам, и мое сердце наполнилось гордостью оттого, что я спас ее от подобной участи.
Я заставил себя не думать о кузине и сосредоточиться на сведениях, которые мне удалось получить. Фенн быстро сменил службу в пивоварне на службу у великого Мартина Рочестера, который могущественнее самого Джонатана Уайльда. Я от всей души надеялся, что это неправда, поскольку мне не нужен был еще один могущественный враг.
Остаток дня и ночь я провел, размышляя о том, что делать дальше. На следующее утро я решил разыскать клерка старика Бальфура, Дарбле. Я припомнил, что, по словам Бальфура, того можно застать в кофейне «У Джонатана», и, памятуя опыт предыдущего дня, послал слугу миссис Гаррисон в кофейню с запиской Дарбле, в которой сообщал, что мне необходимо поговорить с ним по делу. Слуга вернулся через час с ответной запиской, в которой Дарбле говорил, что будет в кофейне до конца дня и что ждет моих распоряжений.
Я нанял экипаж и вновь проделал путь к Биржевой улице, к гудящему улью кофейни «У Джонатана». Подобные места, очевидно, формируют приятные привычки, поскольку, едва я переступил порог и на меня обрушились звуки, запахи и зрительные образы этого приюта коммерции, мне сразу захотелось выпить чашку крепкого кофе, присоединившись к сотне других мужчин, которые, совершая свои сделки, пили этот напиток в большом количестве.
Я попросил показать мне мистера Дарбле, и мальчик-слуга указал на столик, за которым двое мужчин склонились над документом.
— Вам нужен бык, — сказал мальчик, используя жаргон биржи.
Быком именовался человек, хотевший купить ценные бумаги, тогда как медведем — хотевший продать.
Глядя на этих людей, было нетрудно догадаться, кто есть кто. Спиной ко мне вполоборота сидел мужчина лет пятидесяти, на худом и бледном лице которого годы оставили свой отпечаток. Немного табаку пристало к его носу, изрядно изъеденному сифилисом. Его платье модного покроя свидетельствовало о желании выглядеть джентльменом, но ткань, из которой был пошит его костюм в черно-красных тонах, весь испачканный табаком, и даже его парик были низкого качества.