Он говорил себе, что самого худшего не случится. Он всегда находил способ избежать гнева совета. К тому же нельзя забывать о Паридо. Тот, конечно, Мигелю не друг, но парнассу что-то от него нужно. У Паридо с давних пор было достаточно оснований, чтобы потребовать отлучения Мигеля, но он этого не сделал. Так зачем ему требовать этого сейчас?
Мигель ждал больше часа, но наконец двери открылись и его пригласили войти. За столом в дальнем конце комнаты сидели семеро мужчин, которые должны были вынести вердикт. На стене за ними висел огромный мраморный символ Талмуд-Торы: большой пеликан кормит троих своих птенцов, поскольку конгрегация образовалась несколько лет назад от слияния маленьких синагог. Убранство комнаты свидетельствовало о богатстве элиты общины и включало роскошный индийский ковер, шикарные портреты бывших парнассов и шкаф из слоновой кости, где хранились документы. Мужчины сидели за массивным темным столом и выглядели одновременно строго и царственно в своих богатых одеждах. Человек не может стать парнассом, если он недостаточно богат, чтобы одеваться как парнасс.
— Сеньор Лиенсо, благодарим вас, что вы откликнулись на вызов. — Аарон Десинеа, возглавлявший совет, говорил с преувеличенной серьезностью. — Пожалуйста, — указал он на узкий и слишком низкий стул, стоявший посредине комнаты, где должен был сидеть Мигель во время разговора с советом.
Одна ножка у стула была короче других. Чтобы стул не шатался, Мигелю требовались усилия, которые отвлекали его внимание.
Десинеа, который перешагнул седьмой десяток, был старшим из парнассов, и возраст начал оставлять на нем свои разрушительные следы. Волосы из благородно-седых стали безжизненно-белыми и сухими, как осенние листья. Борода росла клочковатая и жиденькая, и всем было известно, что он почти не видел. Даже сейчас он смотрел мимо Мигеля, будто высматривал знакомого вдалеке. Однако Десинеа был членом совета долгое время. Когда кончался трехлетний срок избрания, он, как полагалось, пропускал следующие три года, а затем непременно снова переизбирался.
— Вы знакомы со всеми здесь присутствующими, поэтому я пропущу официальные представления. Я зачитаю обвинения в ваш адрес, а затем у вас будет возможность ответить на них. У вас есть вопросы?
— Нет, сеньор.
Мигель мечтал о еще одной чашке кофе, которая обострила бы его ум. Его внимание уже было рассеянно, и он с трудом боролся с детским желанием поерзать.
— Конечно. — Десинеа позволил себе слабый намек на улыбку. — Вам уже хорошо знакома процедура. — Он взял листок бумаги, но его глаза смотрели мимо. Очевидно, он заранее выучил текст наизусть. — Сеньор Мигель Лиенсо, также известный на бирже как Микаель Лиенсо, Маркус Лентус и Майкл Уивер, вас обвиняют в безответственном поведении, позорящем наш народ. Вас обвиняют в том, что вы общаетесь с опасными, пользующимися дурной репутацией и неподобающими неевреями и приводите их в наш район, где они нарушают наш покой. Желаете ли вы ответить на эти обвинения?
Мигель подавил улыбку, но не смог удержаться, чтобы не вдохнуть сладкую свежесть воздуха. Заседание можно закрывать, ибо совет не причинит ему вреда. Они не знают ни имени Иоахима, ни того, что связывает с ним Мигеля. Единственное, чего хотят парнассы, это услышать его оправдания и вынести предупреждение.
— Сеньоры, прежде чем начать, я бы хотел принести мои искренние извинения совету и всему нашему народу. Упомянутый здесь человек — это несчастный голландец, с которым, признаюсь, я когда-то был в дружбе, но уверяю вас, у меня никогда не было дурных намерений.
Ему было противно лгать в священном месте, ибо Писание гласит, что лжец не лучше идолопоклонника. Но в Писании также сказано, что Господь, слава Тебе, порицает человека, который говорит одно, а сердцем чувствует другое. Поэтому Мигелю казалось: если он будет верить всем сердцем, что его ложь оправданна, она не будет считаться таким большим грехом.
— Это несчастный человек, его постигла неудача в делах, и он разорился, — продолжал Мигель, — и, увидев, как он просит подаяние на улице, я дал ему несколько стюверов. Пару дней спустя он заговорил со мной, и, чтобы не показаться невежливым, я остановился, чтобы немного с ним поболтать. Когда я увидел его в следующий раз, он стал агрессивным и начал меня преследовать, выкрикивая разные вещи. Наконец он пришел в наш район и стал приставать к членам семьи моего брата. Тогда я поговорил с ним жестко, предупредив, что, если он продолжит вести себя столь непотребно, я буду вынужден сообщить о нем городским властям. Надеюсь, он не нарушит наш покой вновь.
— Благотворительность является одним из наших самых важных мицвот, — сказал Иосиф бен Ерушалием.
Это был состоятельный купец, который приехал в Амстердам на несколько месяцев позже Мигеля и был избран в совет, как только прошли три года — минимальный срок, в течение которого кандидат в парнассы обязан прожить как еврей. Мигель знал, что тот исполняет свои обязанности со всей суровостью, которую позволяет Закон, и беспощаден к вновь прибывшим, отказывающимся соблюдать принятые строгие правила.
— Ваша щедрость похвальна, сеньор, — продолжал бен Ерушалием, — ибо благотворительность прославляет Святое имя. Совету известно, что вы потерпели неудачу в делах, но раввины говорят, что к нищему следует относиться с добротой, ибо с ним Господь.
— Благодарю, сеньор, — сказал Мигель, хотя ему не верилось, что Господь мог быть с Иоахимом.
— Однако, — продолжал бен Ерушалием, — данный инцидент свидетельствует о том, о чем наш совет уже предупреждал вас, причем неоднократно. Ваши обширные связи с голландцами, ваше свободное владение языком, ваши дружеские отношения с ними могут привести лишь к трудностям в отношениях между ними и нашим народом. Наша община процветает только потому, что живет независимо от наших голландских хозяев. Данный инцидент с нищим может показаться незначительным, тем более что у вас не было злого умысла, но он показывает, что вы не желаете следовать рекомендациям совета не вступать в тесный контакт с этими людьми.
— Мы уже имели дело с подобной проблемой, — вступил Десинеа. — Вы систематически нарушаете постановления совета, полагая, будто лучше нас знаете, что хорошо для нашего народа.
— Точно, — продолжил бен Ерушалием. — Вы нарушаете правила маамада, думая, будто лучше других можете судить, что хорошо, а что плохо. Не имеет значения, сеньор, ищете ли вы благосклонности симпатичной голландской девушки или подаете милостыню неподобающему нееврею. И то и другое запрещено, и запрещено по веским причинам.
Мигель понял, что дело обстоит серьезнее, чем ему показалось сначала.
— Благодарю вас, что уделили время для обсуждения этих вопросов и дали мне возможность исправить свое поведение. Я удвою усилия, чтобы расценивать свои поступки в свете общего благополучия нашей общины и быть бдительнее.
— Могу только надеяться, что вы так и сделаете, — строго сказал ему Десинеа. — Вы взрослый человек, сеньор Лиенсо, а не мальчик, чьи шалости можно простить.
Слова Десинеа больно задели, но Мигель знал, что его гордость это переживет. Прилив стал утихать в конце концов. Маамад сообщил то, что хотел, высказал предупреждение.