— Заходим разом! — приказал Семейка.
С одной стороны дороги лес кончился, стало чуть светлее. Данилка и Семейка разом послали коней вперед и разом же почти поравнялись с налетчиком. Тот, снова обернувшись, оценил противников. Тот, что скакал, кошкой сжавшись на седле, и тот, что держал над головой топор не топор, а что-то похожее, были неравноценны. Данилка догонял слева — налетчик переложил засапожник в левую руку. Теперь его жизнь висела на волоске: либо он попадает под топор, и тогда служи панихиду, либо уворачивается, и тогда сам всаживает клык засапожника в живот врагу.
Семейка ударил бахмата плетью и почти поравнялся с налетчиком. Конь и наездник вытянулись в струнку, Семейка, рассчитав до вершка, схватил налетчика за правую ногу и резко рванул назад и вверх. Нога вылетела из стремени, но Гвоздев приятель успел ухватиться за конскую шею и не рухнул — сполз под копыта. И тут же Данилка ахнул со всей дури по опустевшему седлу.
Конь с запутавшимся в передних ногах всадником полетел кубарем. Чтобы не рухнуть, Семейка придержал бахмата. Голован же оказался сообразительнее Данилки — шарахнулся в высокие придорожные кусты по собственной воле.
— Да скачи же! Уйдет! — крикнул Семейка, потому что у Данилки-то как раз была возможность промчаться обочиной и продолжить погоню. Но парень растерялся. Вместо того чтобы позволить Головану, не теряя скорости, спокойненько проломиться сквозь кусты, он натянул поводья.
Гвоздь меж тем оказался на развилке.
Троицкая дорога была пряма, как стрела, если не свернуть, то его могли преспокойно гнать чуть ли не до самой Москвы. А там — городские ворота, стража, там те, с кем Гвоздю встречаться не с руки.
Налетчик повернул коня и помчался в сторону Тайнинского. В двадцати саженях от развилки он опять повернул, въехал в лес, спешился и пошел первой подвернувшейся тропой назад, разумно рассудив, что такого решения от него никто не ожидает…
— Да вылезешь ты оттуда?! — крикнул Семейка.
Данилка наконец дал волю Головану, и тот вынес его на дорогу. Тут же парень подтолкнул Бахмата каблуками, и бахмат вновь пошел наметом. Семейка с той же стороны объехал пытающегося встать коня и, даже не взглянув на неподвижно лежащего налетчика, поскакал следом.
Когда подъехал Тимофей, конь уже утвердился на ногах и тряс головой, пытаясь высвободить поводья. Но они были придавлены к утоптанной земле неживым телом. Падая с коня, налетчик проскользнул рукой в петлю повода, да на эту же руку и рухнул…
Данилка, держа над головой пистоль, исправно проскочил развилку и не сразу сообразил, что копыта Гвоздева коня перестали стучать. Когда Семейка нагнал его, он уже разворачивал Голована.
— Что, упустили, свет? — спросил Семейка.
— Упустили, черти?! — с тем подъехал и Тимофей.
— Черта с два его ночью в лесу поймаешь, — отвечал Семейка, ни на кого не взваливая вину за неудачу.
— Да чтоб он сдох без покаяния! — грянул Тимофей.
— Эй! Сюда! — зазвенело за деревьями. Голос был женский, сочный, певучий.
— Кто там орет?! — осведомился Тимофей, а Данилка уже знал и устремился на звук.
— Богдан Желвак! — отвечала незримая девка.
— Желвак?! А что с тобой такое поделалось, коли ты по-бабьи заверещал?!
В лесной чащобе грянул хохот. И сразу же Семейка, Данилка и Тимофей услышали, как по тропе бежит к ним человек. Через миг увидели сквозь листву факел. Еще чуть-чуть — и появился юный скоморох Филатка.
— Признали, нет? — спросил он, подняв факел так, чтобы конные могли разглядеть лицо.
— Признали! — бодро отвечал Данилка. — Как вы про Желвака-то прознали?
— Ты спроси, как он про нас прознал!
Филатка повел конных на поляну, являвшую вид ратного поля после побоища. Лежал, опираясь на локоть, Третьяк, а Лучка придерживал его за лоб — после удара, на время лишившего сознания, скомороха мутило. В трех шагах раскинулось тело того налетчика, которого приколол медвежьим ножом Богдан. Сам Богдан сидел рядом и растирал ногу, а рядом стояла, не зная, как помочь, Настасья.
— Жива, кума? — кинулся к ней Данилка.
— Твоими молитвами! — огрызнулась она. — Кабы не этот молодец, пропали бы мы все четверо!
— А где Томила?
— А Томила в «Ленивке» пьет. Не пошел с нами Томила! — Вдруг Настасья улыбнулась так, что в глазах у Данилки сразу же встал образ волчьей оскаленной пасти. — Ничего! Господь все видит! Господь предателей-то не любит, куманек! Самого предали — и этого греха он не прощает!
Семейка соскочил и сразу оказался на корточках возле Желвака.
— Что с ногой-то?
— Зашиб, — без голоса отвечал Богдаш.
— Не поломал? — Семейка прощупал сквозь порты колено и голень, в двух местах Богдаш зарычал, но это действительно был лишь нехороший ушиб.
— На коня влезть сможешь?
Богдаш пожал широкими плечами.
— Вдвоем усадим, — пообещал Озорной, соскакивая наземь. — Держи под уздцы, Данила. Сейчас мы его под мышки, он здоровой ногой в стремя…
— Там же у нас тележка есть! — вспомнил Данилка. — Этот аспид меня на тележке привез! Там она и осталась!
Тут Семейка с Озорным переглянулись и молча вскочили на коней.
— А что? — не понял Данилка.
— А то! Козла в огород пустили! — рявкнул Озорной и шлепнул коня плетью, не сильно, а чтобы понял необходимость сразу взять в намет.
Семейка поскакал следом.
Конюхи угадали — Деревнин, расставшись с Быком, закинул котел в тележку и поспешал не к Москве, а совсем в иную сторону, к Пушкину.
— С дороги сбился, свет? — полюбопытствовал Семейка, обогнав тележку и поставив своего бахмата поперек пути.
— Заворачивай оглобли, сучий сын, выблядок! — приказал не любивший тонкого обхождения Тимофей.
Делать нечего — подьячий покорился…
— Вот ведь приказные крючки, крапивное семя, ироды и страдники, прости Господи, — ворчал Озорной, сопровождая тележку. — Вот только недогляди за ними!..
Завести лошадь с телегой узкой тропой на поляну не удалось, и крепкий Тимофей на плечах вынес товарища к дороге. Лучка с Филаткой, не зная, как еще проявить благодарность, наломали на обочине веток, уложили в тележку, прикрыли епанчой Деревнина — и получилось довольно удобное ложе, куда с большим бережением и взгромоздили Желвака.
Данилке Озорной велел возвращаться к харе и забрать двух оставленных коней — того, что был под Деревниным, и другого, заводного, которого подьячий привел для Стеньки.
Парню очень не хотелось глядеть на свежую могилу.
— Ничего, свет, Бык наверняка дерном все прикрыл — ты и места-то не найдешь, — сказал, догадавшись, Семейка.