– А вообще жаль старика, – обведя взглядом товарищей не только по работе, но и по внеслужебным визитам в злачные места, ухмыльнулся «джентльмен». – Хотел приручить вольную тигрицу. Только не всякому дано быть Мишкой Хлудовым. Да и не в его почтенных летах затевать рискованные амуры.
Вильмонт холодно взглянул на шутника и щелкнул на прощание каблуками:
– Честь имею, господа! Благодарю за содействие.
Он не был ханжой, но и пошлостей не любил.
Смерть любого человека достойна хотя бы минимального почтения. К тому же при жизни покойный был выдающимся государственным мужем и немало сделал для того, чтобы дряхлеющая империя, одной из вечных проблем которой были плохие дороги, превратилась в крупнейшую железнодорожную державу. Да, судя по всему, он был мздоимцем – так какой чиновник в России не принимает подношений!
Упомянутый полицейским московский фабрикант Хлудов действительно был личностью весьма примечательной: мот, хулиган, донжуан и к тому же оригинал. В газетах писали, что он держит дома молодую тигрицу, которую для него отловили в Средней Азии. Эксцентричный миллионер обращался с ней, как с комнатной собачкой: кормил с рук, позволял класть себе голову на колени, когда сидел в кресле с газетой или кальяном. Когда же Хлудов прогуливался со своей питомицей по улицам, держа ее на поводке, то их обычно сопровождала толпа зевак, а встречные лошади всхрапывали, учуяв хищника… Сравнение загадочной убийцы с тигрицей, которая способна напасть на своего дрессировщика в любой момент, показалось Вильмонту интересным.
Так ничего толком и не выяснив, Вильмонт вышел к своей спутнице немного разочарованным. Она ждала его у вагона, так как, по ее словам, больше всего на свете боялась мышей и покойников.
– Ну, Машенька, теперь вся моя надежда на вас, – объявил офицер, и девушка зарделась от удовольствия.
Началось то, что сыщики называют «охотой на рябчика». Когда возможные свидетели преступления неочевидны, сотрудник полиции пытается отыскать среди большого количества потенциальных очевидцев того, кто действительно видел что-то стоящее. Похожим образом охотники вспугивают птиц, притаившихся в зарослях, и стреляют по ним влет. Ибо зачастую нужный человек не горит желанием рассказывать полиции о том, что видел, а, попав в разработку, всячески пытается ускользнуть от прямого ответа. Кто-то боится мести сообщников преступника, а кто-то презирает царских сатрапов и сочувствует революционным «Робин Гудам».
В таких делах прошедший в свое время отличную школу под руководством настоящего мастера своего дела Вильмонт разбирался прекрасно. Несмотря на свою молодость, действовал он очень расторопно, к каждому собеседнику находил особый подход. Пока поручик разговаривал, его помощница стояла рядом с большим откидным блокнотом на изготовку и зарисовывала карандашом лица свидетелей, а также все, что могло заинтересовать офицера.
Это была настоящая человеческая карусель! За какие-то полчаса перед парой дознавателей длинной чередой прошла целая вереница людей разной внешности, разного типа, характера и звания. По признанию художницы, от кокард, разноцветных фуражек чиновников военных и гражданских ведомств у нее стало рябить в глазах. А сколь-нибудь ценного источника информации все не удавалось найти.
Вильмонт уже был готов признать безнадежность задуманного им дела, когда на глаза ему случайно попался жалкий тип в куцем мундирчике коллежского регистратора почтово – телеграфного ведомства. Он боком пробирался вдоль состава, явно стремясь скорее проскочить мимо столичного обер-полицмейстера со свитой. Вильмонт поспешил преградить беглецу дорогу. Их пути пересеклись вдали от чужих глаз, в дальнем конце перрона.
– Что вам угодно, милостивый государь? – побледнев, испуганно пролепетал чиновник, сообразив, что ему не отвертеться от решительного вида молодца, в котором сразу почувствовал Власть.
Судя по петлицам, он состоял телеграфистом в министерском поезде. Он был уже в годах – неудачник, застрявший в мелких служащих, и при этом наверняка обремененный большой семьей. Редкие бакенбарды посеребрены сединой, нескольких зубов в углу рта не хватает, дряблая шея подрагивает при каждом слове. Могло показаться, что с его худого маленького лица никогда не сходило опасливо – унылое выражение.
Этот представитель человечества явно давно смирился с собственной незначительностью; грех было мучить такого, но молодому сыщику словно кто-то нашептывал на ухо: «Спроси его! Спроси! Да не мешкай – неспроста он так удирал. Наверняка что-то знает или видел, а теперь боится, что затаскают по допросам и судам».
– Пожалуйте рассказать мне всю правду о той даме, – откровенно блефуя, потребовал Вильмонт.
– О какой даме? – изумленно уставился на него телеграфист.
От волнения он снял с головы фуражку, и ветер зашевелил редкие волосы по краям его морщинистой рябой лысины.
– Сами знаете о какой!
– Ах о той. – Чиновник как-то сразу весь обмяк, покорно опустил голову и промямлил: – Хорошо, извольте…
Телеграфист стал рассказывать, что случайно столкнулся с интересующей господина офицера дамой в тамбуре вагона. Он спешил – ему надо было успеть в управление дороги, чтобы до отправления поезда подписать командировочный лист и получить положенное путевое довольствие в размере пятидесяти копеек в сутки. Дама же только что вошла. Видимо, пользуясь тем, что в тамбуре никого нет, она откинула вуаль с лица и посмотрелась в зеркальце перед тем, как войти в купе к почитателю своей красоты.
– В этот момент я буквально налетел на нее, – смущенно пояснил телеграфист. – Мы оба сильно сконфузились. Я стал извиняться. А она бросилась мимо меня. Передо мной мелькнул освещенный солнцем нежный розовый профиль.
Телеграфист принялся описывать девушку. Вильмонт взглянул на набросок, проявляющийся под карандашом помощницы, и ахнул. Сомнений быть не могло: он хорошо знал эту юную особу! Но поверить в то, что заместителя и личного друга министра хладнокровно убила эта нежная, добрая девушка, было невозможно…
История их связи началась давно. Когда-то эта женщина круто изменила судьбу блестящего гвардейского офицера. Впрочем, судьба юных влюбленных, которые по воле злой судьбы стали заклятыми врагами, была определена еще до их появления на свет.
Сумерки сгущались. Сквозь темнеющий лес не выбирая дороги бежал окровавленный мужчина в разорванном офицерском мундире. За его спиной среди деревьев мелькали темные силуэты преследователей, лаяли собаки, слышались азартные голоса:
– Вон он, шельма! Вон, я его вижу! Ату его! Окружай, мужики! Слева заходи, Игнат! Василий, Прошка, Ибрагим, отсекайте его от реки. А то снова ускользнет, ловкач! Да не шибко его калечьте, кто первый споймает. Живьем брать голубчика! Ему еще на дыбе повисеть надобно, смоляного кнута со свинцовыми хвостами испробовать.
Время от времени сзади хлопали выстрелы. Но палили не прицельно, только чтобы добычу попугать, а более дабы себе добавить храбрости. Ведь дворовые люди, пущенные грозной хозяйкой поместья по следу беглеца, знали, как он опасен.