Впрочем, были в этой своре и матерые волкодавы. Один из них – бритый наголо кавказец в черкеске с газырями и при кинжале – сумел обойти беглеца и вышел ему наперерез. Ступал он неслышно, потому что с детства был обучен походке крадущегося барса, а вместо сапог носил поршни из буйволиной кожи. Все рассчитал джигит – и то, что ветер дует не от него и что нет у беглеца иного пути, кроме как через прогалину к пограничной речке, за которой заканчиваются владения помещицы.
Одного не учел многоопытный абрек. Судьба свела его уже не с тем худосочным крестьянским пареньком, которого он когда-то мог сбить с ног одним ударом. Теперь против него стоял ровня – ничуть не менее опасный боец, прошедший войну, плен и множество других испытаний. Записавшийся в действующую армию под фамилией купеческого сына, беглый крестьянин состоял в охотниках-пластунах – добровольцах на смертное дело. Мало кому из этих отчаянных парней довелось вернуться на родину. За охотниками из пластунских команд турки охотились специально. Взятых в плен разведчиков башибузуки резали живьем, как баранов, им отрубали головы. Однако беспаспортному бродяге, обман которого мог в любой момент раскрыться, терять было нечего. Поэтому он вызывался на самые рискованные вылазки…
Зато жилось в охотниках намного вольнее и веселее, чем в строевых полках, где царила палочная дисциплина. Командиром над охотниками был поставлен поручик Лешев – такой же бесшабашный искатель приключений, как и его люди. Трижды его размалывали в рядовые за дуэли, пьяные загулы и прочие «подвиги» и каждый раз снова производили в офицеры за боевые отличия. На черкеске поручика кроме двух солдатских крестов белел офицерский Георгий. С таким ротным «вольные стрелки» особого подразделения не знали никакой муштры. Зато кормили их отменно. Охотникам – пластунам, часто вступавшим в рукопашные схватки, а иногда по полдня проводившим в секретах, требовалась большая физическая сила и выносливость. Поэтому интенданты отпускали им на котел усиленную порцию мяса, каши не впроед. Каждый получал двойную порцию спирта, да такого, что бил в голову наповал.
В такой среде деревенский паренек быстро превратился в головореза. Его прирожденные таланты к авантюризму и сомнительным похождениям пробудились и расцвели. С такими же оборванцами и удальцами, для которых жизнь, что своя, что чужая, совсем невеликая ценность, он ночью подкрадывался к врагу. Пластунскими приемами они бесшумно брали часового, а если везло, то и офицера и живьем волокли его к своим для допроса. Не раз турки устраивали им засады, вырываться из которых приходилось, орудуя только кулаками и кинжалами. Отнюдь не гренадерского роста и силы, но от природы быстрый мыслью и телом, в таких рейдах молодой солдат стал настоящим зверем, опасным даже для самого искушенного противника.
Вот и теперь он вовремя заметил опасность и затаился. Из кустов беглец некоторое время наблюдал за приближающимся горцем. Еще окончательно не стемнело, а разделяли их какие-то тридцать шагов, так что можно было в малейших деталях рассмотреть врага.
Хоть кавказец постарел и отпустил бороду, бывший крепостной узнал личного палача хозяйки по особой отметине – рваному уху. В руках горец держал старинное, богато украшенное кремневое ружье, которое получил в наследство. Враг был так близко, что бывшему солдату был виден крупный серебряный перстень с золотой поперечной насечкой на большом пальце правой руки горца. У кремневых ружей были такие маленькие и тугие курки, что без кольца их было очень трудно взвести.
Похожий на старого горного тура, такой же темный и осторожный, кавказец часто останавливался и прислушивался. Хрустнет ли валежник под чужой стопой, прокричит ли потревоженная кем-то лесная птица – он тут же бесшумно поворачивался на звук и всматривался в сумрачную чащу. Постоит, послушает, удерживая дыхание, и вновь сделает несколько шагов. Однако своей смерти горец так и не почувствовал…
Подпустив противника почти вплотную, недавний фронтовой разведчик несколько раз выстрелил в него из револьвера. Раненый джигит скривился от боли, пошатнулся и выронил ружье. Не издав ни звука, он выхватил кинжал и бросился на обхитрившего его парня. Грянули еще два выстрела, и черкес повалился в высокую траву.
– Ну вот и посчитались, Рваное Ухо! – удовлетворенно прошептал победитель.
На его спине до сих пор остались рубцы в память о первом побеге. Тогда его поймали, и барыня велела своим конюхам нещадно избить поганого щенка. Но особо усердствовал Рваное Ухо. Тогда беглец едва выжил, но зато в следующий раз удрал так, чтобы пущенная по его следу стая ловчих уже не смогла настигнуть. Было это семь лет назад…
…А справа появились еще семеро. Беглец несколько раз выстрелил в них из револьвера, успевая перезарядить барабан. В ответ прилетело две пули. Отчаянно лаяли собаки, предвкушая добычу. Это были особые псы – крупные, широкогрудые, с могучими шеями и мощными челюстями. Их специально натаскивали на поиск беглых господских крестьян. Один из псов, не сдержавшись, кинулся на беглеца.
– Ату его, драчун! – прокричал кто-то из дворовых, впрочем, оставаясь на месте.
Беглец вскинул руку с револьвером и снова нажал на спуск. Пораженная пулей в шею, псина с визгом отлетела в густой папоротник. Некоторое время оттуда доносилось жалобное поскуливание, рычание и сопение, а потом стихло.
После этого охотники уже не спешили спускать остальных собак, боясь потерять еще одно ценное животное, за которое придется отвечать перед хозяйкой. Ведь каждая такая специально выведенная и натренированная гончая стоила прорву денег… На породистую забаву увлеченные охотой господа тратились не задумываясь; иногда за собак отдавали небольшие деревни.
– Эй, Митька, бросай баловать! Все равно тебе не уйти! – раздался чей-то знакомый голос. – А барыня справедлива, авось простит. Ты только покайся перед ней.
– Знаем мы ее справедливый суд – хомут на шею да в пруд! – весело крикнул охотникам тот, кого назвали Митькой. – А вы, землячки, прежде чем хвастать, сперва возьмите меня. Я же вам по старой дружбе свинцовых пилюль для кишок заготовил – а то, чую, вы со страху животами маетесь.
Словесная перепалка продолжалась еще с минуту. Потом погоня возобновилась.
Когда беглец достиг реки, уже окончательно стемнело. Спеша скорее переправиться на другой берег, он, не разведав безопасного спуска, сразу полез к воде. Была надежда, что это та самая тропа, по которой он мальчишкой часто ходил рыбачить. Но с тех пор прошли годы, все изменилось, и ноги уже не чувствовали натоптанных земляных ступенек. В какой-то момент земля ушла из-под ног Митьки, все замелькало перед глазами, а затем и вовсе исчезло.
Он очнулся от того, что в лицо ему выплеснули ведро ледяной воды. Была уже глубокая ночь, но в окнах огромного барского дома горел свет. Митьку окружали дворовые с факелами. Удачный итог ночной охоты переполошил всех.
Связанный по рукам и ногам, весь в крови, пойманный молодой человек лежал на земле, а рядом стояли довольные охотники, ожидая заслуженной награды от хозяйки. Сама барыня в окружении чад и домочадцев восседала на крыльце своего дома в вынесенном для нее кресле. Она была толстой, старой и удивительно безобразной. Ее морщинистое злое лицо покрывали многочисленные мушки, скрывающие бородавки, а над верхней губой сквозь толстый слой пудры упорно пробивались черные усики. Вообще барыня была изрядно мужиковата – в том числе и деспотичным своим характером. Несмотря на старость, она была чрезвычайно темпераментна и нередко собственноручно порола провинившихся мужиков, получая от этого удовольствие.