– Не бывать на моей земле этого отродья!

Посланные в деревню слуги привезли на суд помещицы едва живую после тяжелых родов Настю с младенцем. Причем ребенка доставили спящим, не вынув его из деревянной подвесной люльки, а просто сняв ее с потолочного крючка. И только теперь от громких голосов малыш проснулся и поднял страшный крик, словно понимая, что решается его судьба.

Едва взглянув на выглядывающее из тряпок крохотное лицо, мстительная старуха взвизгнула:

– Крапивинское семя! Утопить, как котенка!

После этих слов мать издала вопль, полный отчаяния и тоски. Вцепившись в колыбель, бедная женщина пыталась вырвать ее из чужих рук. Но ее оттащили в сторону. После недолгой отчаянной борьбы женщина сникла. И вдруг неожиданно вскинула голову, обвела всех безумным взглядом и захохотала.

– В монастырь блудницу, – поморщившись, бросила помещица, – пусть грех свой замаливает, – и обернулась на своего стремянного: – А тебе, Гришка, новую жену найду. Не кручинься.

– Премного благодарен вам, барыня, – поклонился хозяйке Воронов.

Лицо его с остановившимися в дикой злобе черномутными глазами было полно решимости отомстить. В руке обманутый муж держал окровавленный мундир Крапивина, найденный в сундуке жены.

– Дозволь мне самому крапивинского ублюдка утопить, – попросил Воронов.

Барыня было задумалась, но Матрена наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Старуха слегка кивнула на слова советницы и сделала небрежный жест рукой:

– Хорошо, дозволяю.

По наказу своей хозяйки Григорий должен был кинуть крохотное тельце с высокого берега в речной омут. Подойдя к указанному месту, Воронов оглянулся – не послали ли за ним соглядатаев проверить, как будет выполнено поручение хозяйки. Вокруг не было ни души. Некоторое время Григорий задумчиво глядел на плод чужой любви. Злость, ненависть, обида жгли его изнутри. Неожиданно малыш открыл глаза, агукнул и улыбнулся – и мужчина понял, что не сможет утопить того, кого еще недавно считал собственным сыном. Вместо того чтобы швырнуть живой сверток с кручи в темную глубину, он спустился по тропе вниз, аккуратно пристроил колыбель на воду, несильно оттолкнул от ее берега и перекрестил уносимый течением необычный кораблик.

– Пущай Божья воля сама тобой распорядится… Кому судьба сгореть, тот не утонет.

Глава 2

Богатое дворянское поместье. Молодая барыня рожает. Но ребенок не дышит. Врач беспомощно разводит руками: предыдущие дети тоже не выживали. Несчастная безутешна:

– Я проклята! Что я скажу мужу, когда он вернется из Петербурга? Как посмотрю ему в глаза?

– Елизавета Павловна, голубушка, вашей вины в этом нет. На все воля Божья, – пытается утешить несчастную доктор. – А супруг ваш человек великодушный, к тому же самых передовых взглядов. Но главное, он любит вас. Уверен, слов упрека вы не услышите.

Женщина отворачивается к стенке. Доктор грустно вздыхает и выходит в соседнюю комнату, чтобы дать распоряжение горничной, как ухаживать за роженицей, какие успокоительные ей давать. В это время барыня поднимается с кровати, торопливой слабой рукой пишет на туалетном столике мужу прощальную записку и покидает спальню через маленькую дверь, которая ведет наружу длинным темным коридором через людскую и прочие хозяйственные помещения. Никто из встречной прислуги, даже видя, что хозяйка явно не в себе – страшно бледная, с распущенными волосами и воспаленным взором, неодетая, в одной только сорочке, – не посмел остановить ее. Через парк барыня спешит к реке.

Вот и заросший камышом берег. В одном его месте – мостки, с которых бабы стирают белье и к которым привязана лодка. Женщина скидывает туфли и босыми ногами входит в теплую прозрачную воду. Заморосил дождь, будто природа плакала вместе с женщиной. Ступая по мягкому песчаному дну, Елизавета Павловна идет, пока вода не доходит ей до груди.

– Прости меня, Николя, матушка, сестрицы, простите, – бледными губами лепечет самоубийца и отрешенно закрывает глаза, собираясь утопиться.

И внезапно слышит плач младенца. Не веря своим ушам, женщина оглядывается на крик. Справа от нее возле стены камышей, зацепившись какой-то тряпкой за выглядывающую из воды корягу, покачивается колыбель. И снова кричит младенец…

Все изумились до крайней степени, когда барыня вернулась в дом с младенцем в руках.

– Господь услышал мои молитвы и подарил мне сына! – объявила счастливая женщина.

Крепостная повитуха и камеристка поклялись на кресте, что никогда не заговорят о подмене, и были одарены большими деньгами за преданность. Доктора же и уговаривать не пришлось. Добрая душа и дамский угодник, он был рад помочь своей любимой – и прежде, увы, такой несчастной – пациентке.

– Мальчик здоров и, судя по глазкам, вырастет смышленым, – объявил он, осмотрев малыша. – А то, что он не ваш по крови, так мы, как современные люди, не должны предавать значение подобным предрассудкам. Кто воспитал, тот и родитель.

Счастливая мать назвала сына Сергеем.

Посмотреть на диковинное зрелище захотели все. Летное поле Комендантского аэродрома было запружено народом, так что полиции пришлось расчищать место, чтобы три «Фармана» могли подняться в небо. Неделю назад петербургские газеты анонсировали торжественное открытие Императорского Всероссийского аэроклуба, недавно учрежденного особым указом государя. В честь этого события инструкторы первой в стране школы летчиков должны были выполнить показательные полеты на закупленных за границей самолетах.

Мероприятие почтил своим присутствием сам председатель Совета министров Павел Игнатьевич Стольцев. Осчастливив репортеров и фотографов, глава правительства подошел к одному из аэропланов и вступил в беседу с его пилотом. Последовавшие за этим разговором события удивили всех. Отвечая на вопросы премьера, авиатор вдруг предложил ему лично совершить полет.

– Уверяю вас, ваше превосходительство, – заявил штабс-капитан Минасевич, любовно поглаживая огромный круглый штурвал своей машины, – после этого вы поймете, что России нет смысла расходовать миллионы рублей, участвуя в «линкорной гонке». Будущее не за огромными дредноутами, а за воздушными аппаратами.

Полеты считались делом чрезвычайно рискованным. Авиакатастрофы происходили с удручающей частотой. Страховые компании отказывались заключать договоры с потенциальными клиентами, если им становилось известно, что последние увлекаются столь опасным спортом. Неудивительно, что свита, а особенно приставленные к главе правительства сотрудники охраны не пришли в восторг от предложения летчика. Премьер и сам с сомнением разглядывал хрупкую конструкцию летательной машины. Но авиатор казался совершенно уверенным в безопасности полета: весь в коже, в массивном летном шлеме на голове французского производства и значком выпускника воздухоплавательной школы, он, казалось, излучал спокойствие.

Минасевич, выпускник Технологического института и Морской академии (вдобавок к военным электротехнической и воздухоплавательным школам), обучался полетам во Франции у самого Луи Блерио. Он даже участвовал в знаменитой «Битве за Ла-Манш», пытаясь выиграть приз в тысячу фунтов стерлингов. Такая награда ждала смельчака, который должен был перелететь на оснащенном силовой установкой летательном аппарате морской пролив, разделяющей Францию и Англию.