Джойс только вернулся из Китая, где воевал по контракту против японцев. До этого он успел послужить военным советником у нескольких латиноамериканских и азиатских диктаторов. Когда серьезной работы по специальности не было, Мэрион подрабатывал вышибалой в ночных клубах, дрался на ринге, возил контрабандный виски через мексиканскую границу и даже полгода снимался воздушным трюкачом в Голливуде.
А еще раньше — в 1920-м — под Варшавой Джойс оказался в плену у буденовцев, когда сбили его «Альбатрос». Американского наемника не расстреляли только потому, что Джойс сумел убедить красноармейцев в своем пролетарском происхождении, а также в том, что завербоваться к полякам его вынудила испытываемая на родине крайняя нужда.
На самом деле Мэрион был сыном преуспевающего фабриканта, закончил престижный колледж. Когда папочка оплачивал его занятия в аэроклубе, он никак не предполагал, что наследник, вместо того чтобы сидеть в офисе и вникать во все тонкости семейного бизнеса, выберет малопочтенную стезю наемника. На этой почве отец и сын вдрызг разругались, и родитель выставил неблагодарного отпрыска из фамильного особняка, одновременно лишив его наследства…
Несмотря на весь свой показной прагматизм, Джойс не был примитивным «псом войны». Скорее его можно было назвать искателем приключений, рисковым романтиком. Ему нравилось летать, ощущение опасности Мэрион считал лучшим лекарством от жизненной скуки. Само же убийство не доставляло американцу никакого удовольствия, даже наоборот. Если пилоту сбитого им самолета не удавалось покинуть падающую машину с парашютом, остаток дня Мэрион ходил мрачный, сторонясь шумных компаний. Очередной грех он замаливал, долго простаивая на коленях перед иконой Девы Марии, а потом заливал неразбавленным виски в аэродромном баре. Грешить же опытному охотнику приходилось часто…
Считая свое ремесло грязным, Джойс презирал тех, кто хвалится загубленными жизнями. Наблюдая однажды, как его молодой земляк шумно празднует в баре одержанную победу, Джойс зло поинтересовался у него:
— Радуешься, что в чей-то дом сегодня по твоей милости пришла беда?
— Этот парень чуть не прикончил меня! — только и смог в свое оправдание промямлить растерявшийся пилот. — Таких волков нельзя отпускать живыми, иначе завтра он снова прыгнет кому-нибудь из нас на загривок…
— И все-таки, в следующий раз, Майки, — своим хриплым голосом неприязненно посоветовал Джойс, — когда решишь расстрелять парня, выбросившегося с парашютом, вспомни, что у него тоже есть мать. И ей точно так же будет больно получить известие о гибели сына, как и твоей канзасской мамаше.
Вот такой это был парадоксальный характер…
Погиб Джойс нелепо. Все началось с того, что на глазах у всей американской эскадрильи был сбит их товарищ по фамилии Шорт. Этот летчик сблизился со звеном вражеских бомбардировщиков и дал длинную очередь по головной машине, но на выходе из атаки его достали немецкие «охотники» из «Легиона Кондор». Один «Хейнкель» атаковал американца сзади сверху, другой — снизу. Все видели, как Шорта тряхнуло в кабине и бросило на приборную доску. За подбитым самолетом потянулся прозрачный след вытекающего из пробоин топлива. Затем машина с убитым, а может быть, и еще живым летчиком сорвалась в почти отвесное пике и загорелась…
Страшная смерть Шорта, случившаяся у них на глазах, потрясла его земляков. Когда несколько часов спустя после этого случая испанский комманданте приказал американцам вылететь на штурмовку позиций мятежников, те вдруг отказались, сославшись на туман и плохую видимость. При этом у взрослых бывалых мужиков были такие испуганные лица, словно их гнали на убой.
— Конечно, вы имеете право отказаться, — с улыбкой согласился республиканский комиссар, расстегивая револьверную кобуру, — но в этом случае по нашим законам полагается расстрел.
В итоге за своих товарищей вызвались лететь Мэрион и еще один его земляк. Но вернулся с задания только один пилот. Он сообщил, что на обратном пути с самолетом Джойса случилась какая-то поломка, и он разбился на территории, занятой мятежниками. Необходимо было без промедления вылететь в район катастрофы, чтобы вывезти раненного пилота или хотя бы забрать его тело для достойного погребения.
И снова вконец деморализованные американцы стали выдумывать разные причины, лишь бы только не подниматься в воздух.
За другом отправился Нефедов. Полетел он не на истребителе, а на стареньком связном биплане, в котором не было оружия, зато имелась вторая кабина для пассажира.
Место, где упал самолет американца, Борис нашел на удивление быстро. У него было странное ощущение: тишина, только стрекочут в траве цикады да перекликаются на разные голоса птицы в ближайшей оливковой роще, вокруг красотища — уходящие к горизонту живописные холмы, желтые луга, — и тут же следы смерти.
В результате аварии самолет Джойса превратился в груду искореженных деталей. Мотор с погнутыми лопастями пропеллера валялся далеко в стороне. Пилот был мертв. Его изуродованный труп зажало в кабине. Нефедов долго не мог извлечь его оттуда. В том подавленном состоянии, в котором Борис собирался в этот полет, мысль захватить с собой специальные инструменты просто не пришла ему в голову. А между тем поблизости в любой момент мог появиться вражеский патруль, случайная машина или самолет.
Борис торопился — с ожесточением отламывал части обшивки кабины, распутывал тросы тяг, которые обмотали труп. Это была тяжелая и морально очень тягостная работа.
Когда, наконец, все было закончено, Борис осторожно взял тело американца на руки, словно тот был еще жив, и понес его к своему самолету…
Этим же вечером гроб с телом Джойса в сопровождении почетного караула и оркестра пронесли через весь город и похоронили на престижном аристократическом кладбище. А через неделю республиканская контрразведка обвинила нескольких испанских офицеров-снабженцев в том, что они якобы изобретали разные смеси, продавая «сэкономленный» авиационный керосин на сторону — спекулянтам. Многие, знавшие Джойса, увидели в таком продолжении его истории кривую насмешку судьбы: тот, кто так любил порассуждать о том, что война это всего лишь выгодный бизнес, погиб из-за мелкой аферы.
Арестованных снабженцев без долгих разбирательств с так любимой республиканскими «чекистами» помпой — на глазах у приглашенных «на мероприятие» летчиков и сотен зевак — расстреляли возле могилы погибшего по их вине «американского товарища».
Хотя для Бориса так и осталось загадкой: действительно ли несчастные снабженцы пострадали из-за своей страсти к коммерции или может они были франкисткими шпионами. Впрочем, этих людей вообще могли поставить к стенке безвинно, так сказать — «в профилактических целях». Республиканцы часто устраивали публичные казни лиц, якобы связанных с путчистами — католических священников, троцкистов, нелояльных им представителей интеллигенции.
На сомнения Нефедова наводили продолжившиеся и после разоблачения снабженцев ЧП с керосином. Борис сам однажды чуть не разбился из-за того, что в полете двигатель его самолета вдруг начал работать с перебоями. Вместо ровного гула летчик вдруг услышал, как мотор «зачихал»: пых, пых, пых. Резко упали обороты, машина начала дергаться и заваливаться на крыло. Пришлось, едва взлетев, с ходу разворачиваться и садиться. Перед посадкой Борис энергично покрутил «шарманку» выпуска шасси. Это на новейших немецких истребителях шасси выпускались гидравликой одним поворотом специального крана. А на И-16 необходимо было сделать 43 оборота, чтобы вышли колеса.