– Остались. Дом стерегут. А его с тех пор, как я вернулся, не видно.
– Надо же… Сопляк, а уже ученый и богатый… С чего бы это, как ты думаешь?
– Кто его знает! Может, он только с виду сопляк. В чужую душу ведь не заглянешь. Дед мой рассказывал, что раньше на земле жили колдуны, которые умели возвращать себе молодость. Что, если и он такой?
– Вряд ли, – покачал головой Хавр. – А ты случайно не заметил, руки у него нормально действуют?
– Еше как! Машут, что твои мельничные крылья. Вот только с лицом у него не все в порядке. Кто-то его крепко разукрасил.
– Вот так, так и так? – Хавр, никогда и ничего не упускавший из памяти, пальцем провел несколько линий по своему лбу и щекам.
– В точности! – подтвердил старик. – Так ты, наверное, знаешь его?
– Знаю не знаю, а кое-что слыхал. Овец он раньше воровал, вот его пастухи и разделали. Чтоб, значит, другим неповадно было.
– Ай-яй-яй! – опечалился старик. – А мы-то и не догадывались. Как в человеке ошибиться можно!
– Ты мне лучше вот что скажи. – Хавр перехватил древко остроги, которую старик в очередной раз занес над водой. – Как ты рыбу на остров доставляешь? Ведь говорил же, что сгорели все лодки…
– Зачем мне лодка? – удивился старик. – Встал на любое бревнышко да плыви себе, шестом отталкивайся. Здесь же мелко. При желании и пешком дойти можно. Если, конечно, портки замочить не боишься. Вон, видишь сбоку, где трава из воды торчит? Там в самом глубоком месте и по пояс не будет. Пора такая. Ветер воду от берега отгоняет. Потому и рыбы мало.
– Тогда веди меня на остров. – Хавр ласково улыбнулся старику и привычным движением сбросил с плеча многозарядку. – Тот человек, про которого мы здесь говорили, и в самом деле колдун. А слуги его вовсе не слуги, а овцы заколдованные. Мои, между прочим. Если я их сейчас не заберу, то хотя бы прикончу, чтобы чужаку не достались. А если ты, старик, помешать мне захочешь или хоть одно слово поперек скажешь, я заодно и тебя к праотцам отправлю. Так что шагай вперед!
Побоище у озера, говоря банально, подняло в душе у Окша настоящую бурю. Так резвящийся волчонок, настигнув какую-нибудь несчастную лягушку и отведав ее холодной крови, превращается в заправского хищника, твердо знающего о своем истинном предназначении.
Все, что было прежде: страсть к ремеслам, тяга к познанию тайн природы, увлечение древними книгами, кропотливая и тяжкая работа над клинком, – разом утратило для Окша интерес. Он понял, что рожден для побед, для кровавых утех войны и что отныне люди для него такой же материал, каким раньше было железо. (И это живое железо тоже нужно добывать, сплавлять в разных пропорциях, ковать, закалять, шлифовать и постоянно держать в готовности.)
Однако первые удачи не вскружили Окшу голову, и он никогда не забывал об осторожности. Дабы свести число свидетелей, знавших о нем хоть какую-то мелочь, к минимуму, он сначала приказал казнить всех пленных, потом позволил вольным братьям уничтожить рыбацкую деревню, а напоследок не пощадил и их самих, бросив в безнадежную контратаку на тяжелую кавалерию и самоходы врага.
Единственным, кто хотя бы приблизительно знал об истинной сущности Окша, был Шед Пика, человек заведомо обреченный, но пока необходимый, если не как щит, то хотя бы как мишень для излишней хвалы и напрасной хулы. На него списывали и жестокость, неизбежную в период превращения разношерстых банд в спаянную железной дисциплиной армию, и всяческие огрехи, проистекавшие от неопытности самого Окша. В перспективе участь Шеда была незавидной. Сыграв до конца свою роль, содержание которой знал только его юный повелитель, он должен был сойти со сцены, но обязательно со всеми надлежащими для такого случая эффектами.
При всем этом Окш не ставил перед собой никаких корыстных целей вроде достижения вершин власти или сказочного обогащения. Его увлекала сама стихия войны, непредсказуемая, коварная, одинаково способная и погубить, и прославить, сотканная из самых низменных страстей и самых высоких порывов души. Это была единственная область приложения сил, где Окш имел достойных противников – не жалких людишек, вся подноготная которых и так была у него на виду, – а Ее Величество Судьбу и столь неравнодушный к нему рок.
Конечно, Окш не забывал ни о Карглаке, постоянно преследовавшем его с какой-то не до конца еще ясной, но явно недоброй целью, ни о Генобре, искалечившей и заживо похоронившей несмышленого, хотя и далеко не безобидного ребенка. Он не собирался прощать их, своих главных врагов, но это была перспектива не завтрашнего и даже не послезавтрашнего дня. Сначала надо забрать все возможные призы в той игре, в которую он уже вмешался. И чем более хитроумным и стойким окажется противник, чем запутанней получится сюжет игры – тем большее удовлетворение ожидает его в финале.
У Окша было немало качеств, необходимых для великого полководца. Случись завтра генеральное сражение, он, без всяких сомнений, выиграл бы его. А в условиях затяжной братоубийственной войны, подлинные причины и движущие факторы которой оставались тайной за семью печатями, рано или поздно должна была сказаться его житейская и политическая неопытность. Ведь до сих пор Окш побеждал только в отдельных, пусть и кровопролитных стычках, где он держал под контролем если не всех, то хотя бы основных бойцов, да еще успевал оказывать угнетающее воздействие на противника. В массовом, длительном, обширном по площади сражении такое было вряд ли возможно. Однако Окш о своем единственном, а тем более быстро проходящем недостатке даже и не догадывался, как здоровый человек не догадывается о тех муках, что может принести тяжелая болезнь.
Сейчас он рвался в бой, злился на чересчур осторожных врагов и любыми средствами пытался отрезать им путь отступления в центральные районы страны. Единственное, что по-настоящему смущало его, было чувство постоянной опасности, не менее докучливое, чем зубная боль. Свыкнуться с этим оказалось невозможно.
Визиту чиновника из наградной комиссии Окш сначала не придал особого значения – погреться в лучах фальшивой славы Шеда и не такие птички прилетали. Он даже не счел нужным поинтересоваться темой их беседы (Шед был так запуган, что при всем своем желании вряд ли сумел бы сообщить что-либо компрометирующее).
Лишь возвращаясь после обеда в шатер, Окш невольно обратил внимание на этого невзрачного, слегка прихрамывающего человека с постным лицом канцелярской крысы и скрытным, ускользающим взором. Когда они разминулись на узкой тропинке, Окш, привыкший регистрировать для себя все мало-мальски любопытные факты, долго не мог понять, чем же таким удивил его незнакомец.
Уже потом, проведя аналогию с толпой, любой человек в которой чем-то пахнет, кто навозом, а кто благовониями, он сообразил, что в каком-то смысле заезжий чиновник был стерильно чист – ореол мыслей, сопровождающий каждого бодрствующего человека, у него напрочь отсутствовал.
До этого подобный феномен Окш встречал только у максаров (вернее, у одного-единственного максара по имени Рагна), но загадочный визитер, уже успевший скрыться с его глаз, никакого отношения к этой расе, безусловно, не имел. Оставалось лишь одно разумное объяснение – одурманенный вином, он сейчас двигался, как сомнамбула.