Что могло ее заинтересовать? Грязь на подошвах? Сбитые каблуки? Щегольские шпоры? Окш не поленился подтащить сапоги к себе поближе и с недоумением убедился, что внутри их хлюпает кровь, а оба голенища навылет пробиты пулями.
Заранее холодея от страшной догадки, он откинул плащ, которым накрывался во время сна. В то, что Окш увидел, поверить было невозможно. Постель под ним насквозь набрякла кровью, продолжавшей изливаться из простреленных голеней.
Он проснулся и рывком сел. Одеяло от резкого движения сползло на пол, и можно было легко убедиться, что все привидевшееся ему было лишь кошмаром. Однако от этого на душе почему-то легче не стало.
Сон пропал, но тревога осталась. В палатке сильно пахло дымом, а где-то невдалеке потрескивал большой костер. Окш быстро оделся и, мельком глянув на спавшего вниз лицом Шеда, вышел наружу. Стражников возле костра почему-то не оказалось, а на берегу озера, там, где штабелями лежали готовые к десанту плоты, бушевало высокое жаркое пламя.
Окш, обычно уяснявший любую ситуацию с первого взгляда, на этот раз соображал чрезвычайно туго. Что-то вроде холодной омерзительной жабы сидело у него внутри, высасывая соки и туманя сознание. Голова закружилась, Окш упал на четвереньки, и его вырвало, скорее даже вывернуло наизнанку.
Сразу стало легче. Муть в голове исчезла, и своим вторым зрением он увидел лагерь, объятый тяжким предательским сном, и несметные вражеские рати, бесшумно подбирающиеся к нему с тыла. Откуда они только могли взяться здесь? Кто набрал и вооружил их? Кто в глубокой тайне провел через всю страну? Королевские маршалы, еще недавно занимавшиеся ростовщичеством и производством колбас? Вряд ли. Тут чувствовалась рука опытного и предусмотрительного вояки.
Спотыкаясь, Окш бросился к центру лагеря, где под сенью стягов был укреплен сигнальный колокол. Однако ни стягов, ни колокола, ни стражи там уже не было и в помине. Измена своим зловонным языком слизала их всех.
Тогда Окш закричал, закричал даже не голосом, а всеми клетками своего тела, всеми силами души. Этот крик мог поднять на ноги даже мертвых. Из палаток начали вылезать пригубившие отравленного вина и вкусившие отравленного хлеба воины – бледные, распухшие, полуживые. Избежали этой участи лишь немногие – те, кто во время раздачи свежих припасов отсутствовал или просто отложил трапезу на более позднее время.
Один из таких боеспособных воинов подскочил к Окшу, которого все знали как ближайшего сподвижника Шеда, и со злобным воплем сунул ему свою многозарядку.
Окш нажал на спуск – бесполезно, подергал за рычаг помпы – тот был затянут до отказа. Тогда он переломил ствол и сразу понял причину отказа – нестандартная пуля намертво зачеканила канал. Вот, значит, какие подарки прислали им добрые тыловые дядюшки!
С той стороны, откуда наступали основные силы врага, уже застучали частые выстрелы. Теперь о победе и думать было нечего, теперь надо было спасать собственную шкуру. Однако Окш не был бы максаром, если бы позволил себе позорное бегство. Конечно, его воины обречены, но подставить шею под топор палача они всегда успеют. Уж лучше пусть продают свою жизнь втридорога, как и положено настоящим мужчинам.
С тыла на них двигалось свежее до зубов вооруженное войско, глубина построения которого достигала десяти рядов. С фронта дорогу к спасению тоже преграждал враг, но враг совсем другой – голодный, измученный, неоднократно битый. Единственным его преимуществом был земляной вал, увенчанный бревенчатым частоколом.
Выбирать не приходилось. Позади была полная безнадежность, впереди – какой-то шанс, пусть и ничтожный.
То, что в распоряжении Окша осталось не так уж и много воинов, имело и свою положительную сторону – он мог без труда накрыть их, словно невидимой сетью, своей волей. Сейчас все они действовали как единый организм – многоликий, многорукий, многоногий, – но подчиненный одной-единственной общей воле.
Приказав воинам бросить бесполезные многозарядки и вооружиться мечами, Окш погнал их прямо на вражеские укрепления. Пока путь атакующих пролегал по ложбине, почти не просматривавшейся с вала, королевские стрелки выжидали, экономя пули. Зато когда вольные братья гурьбой высыпали на перешеек, тщательно очищенный не только от деревьев, но даже от пней, прямо в лицо им стеганул густой залп.
Окш бежал одним из последних, стараясь держаться так, чтобы между ним и плюющимся пулями частоколом постоянно находился кто-нибудь из воинов. Это была не трусость, а обычная предосторожность, тем более что живые люди значили для Окша ничуть не больше, чем другие атрибуты военного ремесла: многозарядки, мечи, доспехи и так далее.
Прежде чем воля Окша, способная в равной мере и защищать, и губить, достигла сознания тех, кто скрывался за частоколом, перед ним одного за другим убили четверых вольных братьев.
Как всегда в таких случаях, он на краткий миг ощутил весь хаос чувств, обуревавших его будущих жертв: страх разной степени интенсивности, вплоть до животного, ненависть, жалкие надежды, горькое разочарование, мольбы о спасении, мысли о близких. Затем все было кончено – хрупкие человеческие души не могли вынести всесокрушающий напор воли максара.
Стрельба сразу прекратилась, и уцелевшие вольные братья перебрались через частокол, где в мгновение ока изрубили его беспомощных защитников и вооружились их многозарядками. Первая часть задуманного Окшем плана удалась.
Между тем основные силы королевских войск приближались, на ходу перестраиваясь в штурмовые колонны. Взять это довольно-таки примитивное укрепление, к тому же защищаемое недостаточным количеством бойцов, они, конечно, возьмут, если не с первой попытки, то со второй или третьей, но гора трупов при этом сравняется по высоте с гребнем земляного вала.
А Окшу здесь больше делать нечего. Пусть вольные братья дерутся на указанной им позиции, обеспечивая отход своего вождя, а ему самому надо искоренять измену, из каких бы высоких сфер она ни исходила, собирать новые армии и мстить, мстить, мстить – мстить до тех пор, покуда дышит хотя бы один из тех, кто оказался виновником его нынешнего позора.
Местность вокруг была совершенно незнакомой, и Окш пожалел, что не захватил с собой карту. Хотя кто мог предположить заранее, что ему, еще недавно повелевавшему целой армией, придется в одиночку бежать по чахлому, отравленному болотными миазмами лесу.
Перешеек постепенно сужался. Темная вода, заросшая у берегов буровато-зеленой, похожей на жидкое коровье дерьмо ряской, поблескивала уже с двух сторон. Вот будет номер, если это не перешеек, а всего лишь далеко вдающийся в озеро мыс!
Беспокоило Окша еще и то, что по мере удаления от места схватки чувство опасности не уменьшалось, а, наоборот, возрастало. Не исключено, что где-то впереди его поджидает засада или… или погоня скрытно следует позади.
Едва он успел об этом подумать, как длинный раскаленный гвоздь (по крайней мере так ему показалось) прошил правую ногу пониже колена. Окш с разбега упал, вскочил впопыхах, снова упал и откатился под защиту плоского, как могильная плита, замшелого камня.