– И что же в нем может быть зашифровано?
– Если бы я знал! – Китаист развел руками.
– Одной моей знакомой это стихотворение почему-то напомнило Швейцарию… – проговорил Леня чуть насмешливо.
– Швейцарию? – Ким Рихардович подскочил на месте. – Послушайте, а ведь в этом что-то есть! Ваша знакомая совершенно права! Западные горы… медвежьи следы… а ведь Ли Юаньхун провел какое-то время в кантоне Берн!
– Берн?! – повторил Леня, вспомнив слова Лолы. – А я-то над ней смеялся!
– Никогда не следует пренебрегать женской интуицией, – наставительно сказал Табель. – Ваша подруга, несомненно, права – на гербе города Берна присутствует медведь, стало быть, то, что хотел спрятать Ли Юаньхун находится в Берне.
– А где в Швейцарии можно спрятать ценную вещь? – оживился Леня. – Ясное дело – в ячейке банковского сейфа.
– И на этот банк указывают последние строчки послания, – подхватил Ким Рихардович, – «И цветок мэй-хуа, словно пара скрещенных ключей, затворяет тайны пленительной ночи…» Стало быть, нужно искать такое здание, с парой скрещенных ключей на фронтоне… Но, Леонид, я не советовал бы вам это делать… Потому что это опасно. Какие-то темные силы появились в городе… Я, конечно, далек от всякой мистики, но многолетняя практика подтверждает…
– Я в курсе, – вздохнул Леня, вспомнив про убитого Штемпеля и вовсе уж ни за что пострадавшего Шоколадова.
* * *
Едва Маркиз сел в машину, как зазвонил мобильник.
– Ну что там еще? – недовольно спросил он, увидев, что его требует Ухо.
– Слушай, она меня достала! – громко жаловался Ухо. – Завоспитывала совсем!
– Да кто, Даша твоя телефонная? – удивился Маркиз.
– Какая Даша! Машка эта, что ты вчера притащил за Рваклей ухаживать! Как с цепи сорвалась! Стучать не смей – больному нужен покой! Бензином дышать ему вредно! Грязь и копоть – тоже плохо! Я говорю – у меня не курорт, а автомастерская! Убирает тут все, моет… Леня, а нельзя их куда-нибудь отселить? – заныл Ухо. – Ну сил моих больше нет! И работать надо!
– Ладно, сейчас приеду, разберусь, – неохотно согласился Маркиз, – вот еще напасть на мою голову с этим Рваклей…
Ухо был какой-то пришибленный, и в мастерской было непривычно чисто и пахло освежителем воздуха, а не бензином.
– Лепота! – сказал Маркиз, оглядевшись.
– Не сыпь мне соль на раны! – с горечью ответил Ухо.
Наверху в довольно захламленной раньше комнатке тоже были большие перемены. Оконное стекло сверкало чистотой, пол блестел, стол был застелен новой клеенкой.
Рвакля выглядел получше. Он полусидел на кровати, застеленной новым бельем в крошечных арбузиках и ел из стаканчика диетический йогурт. На голове его была чистейшая повязка.
– Вижу, что дела твои не так плохи! – сказал Маркиз.
– Это все Машка, – улыбнулся Рвакля, – развила, понимаешь, бешеную деятельность, как будто я тяжелобольной…
Тут в комнате появилась Машка, которую Маркиз едва узнал. На вымытом до блеска лице проступили вполне симпатичные глаза и веснушки. Рыжие волосы скрыты под белой косынкой.
– Ой, ты прямо настоящая медсестра! – восхитился Маркиз.
– Не утомляй его, – нахмурилась Машка, – ему вредно.
– Ладно-ладно, иди уж! – махнул рукой Рвакля. – Строгая очень!
– Вот что, Леонид, – сказал он серьезно, – очень я тебе благодарен за все. О многом тут передумал, пока лежал. Есть у меня к тебе разговор, но это после, а пока о другом. Помнишь, я тебе рассказывал, что когда в Тибете был, нашел там гуру? Удивительный человек, многому меня научил…
– Ну да, припоминаю, – неуверенно ответил Маркиз.
– Так вот, ты только не удивляйся, но этот человек сейчас здесь и хотел с тобой поговорить, – смущенно закончил Рвакля.
– И где я должен его искать? – недовольно осведомился Маркиз. Он хотел было добавить, что последнее время только и знает, что беседует с разными таинственными личностями, а толку от этих разговоров никакого, но не успел это сказать, потому что из угла комнаты до него донесся негромкий деликатный голос:
– Искать меня не нужно. Я обычно сам появляюсь в нужное время в нужном месте.
Маркиз вздрогнул и оглянулся.
В углу комнаты, прямо на полу, сидел, скрестив ноги кренделем, худощавый смуглый человек с удивительно прозрачными бледно-зелеными глазами.
– Это он… – произнес Рвакля, втянув голову в плечи. – Это мой гуру…
– Очень приятно, – пробормотал Леня, стараясь не показать своего удивления.
Он и сам любил всякие фокусы, любил эффектно появляться перед заказчиками и малознакомыми людьми, чтобы произвести на них впечатление, но тут он должен был отдать должное смуглому незнакомцу – тот смог его удивить.
– Итак, один мой знакомый рассказал мне о вас, – проговорил гуру тем же негромким, мягким голосом. – Рассказал о ваших находках…
– Вы имеете в виду Кима Рихардовича? – догадался Маркиз.
Гуру утвердительно опустил веки и добавил вполголоса:
– Способный молодой человек… способный и знающий… я давно за ним наблюдаю…
– Молодой человек? – фыркнул Леня. – Ну, вы скажете!
Гуру не ответил на его реплику, только поднял на Маркиза прозрачно-зеленые глаза – и Леня невольно осекся. От этих глаз, от смуглого лица гуру на него повеяло вдруг такой глубокой древностью, на фоне которой старый китаист показался действительно молодым человеком, а сам Леня – просто неразумным мальчишкой, который балуется со спичками и путается под ногами взрослых людей.
– Думаю, – продолжил гуру, пристально глядя на Маркиза, – думаю, что вы оказались так глубоко связаны с этой историей, что вам следует больше узнать о ней. Началась она довольно давно…
Дальше с Леней произошла странная вещь. Он как будто слушал мягкий, деликатный голос гуру – и не слышал его, перед его взором пробегали живые картины, как будто он стал участником или по крайней мере наблюдателем описываемых событий.
Началась эта удивительная история давно, очень давно, больше тысячи лет назад.
В одном буддийском монастыре на юго-западе Китая издавна хранилась небольшая статуя Будды, которая почиталась монахами и жителями близлежащих деревень за особо выдающуюся святыню. Статуя эта была сделана из чистого золота, но не в этом была ее ценность. Золотой Будда, как называли эту статую монахи, творил самые настоящие чудеса. От прикосновения к нему не раз прозревали слепые, выздоравливали безнадежно больные, параличный крестьянин, которого принесли в монастырь на носилках, сумел встать и ушел прочь на своих ногах, а когда в провинции разразилась эпидемия чумы – золотую статую вынесли из монастыря, пронесли по соседним деревням, и страшная болезнь отступила.