Начинала Верка, как всякий опытный игрок, по маленькой. Тот, кто нацелился сорвать банк, должен поднимать ставки осторожно. Теперь она поддакивала каждому слову Эрикса, за едой оказывала ему мелкие услуги, для чего иногда приходилось выдирать лучший кусок съедобного корня чуть ли не изо рта Зяблика или Смыкова, и уже начала открыто высказывать склонность к переходу в нефилимы.
Когда Эрикс в очередной раз сиганул с бережка в воду, там его уже поджидала Верка, заранее запасшаяся пучком особой травы, заменявшей в Эдеме мочало. Пришлось гостю из будущего потереть ей спинку (а при всей своей худобе Верка кожу имела атласную). Потом она сама занялась спиной Эрикса, треугольной, как варяжский щит. Возможно, одной спиной дело не ограничилось, потому что Эрикс вылез из воды красный как рак, что было весьма странно для нефилима, отрицающего само понятие стыда.
Вскоре они гуляли и купались только на пару, оживленно при этом беседуя. Эрикс рассказывал Верке о тонкостях науки эгидистики, для большей убедительности (или по рассеянности) переходя иногда то на малайский, то на суахили, а она ему — содержание своего любимого кинофильма «Зита и Гита».
Дело, похоже, шло на лад, и Смыков, считавший себя чуть ли не главным вдохновителем этой интриги, уже заранее потирал руки. Каково же было общее разочарование, когда столь тщательно спланированная операция закончилась полным крахом.
Взбешенная Верка рассказывала об этом так:
— Пусть он, думаю, неизвестно какой национальности, пусть родился через сто лет после моих похорон, пусть уже стал наполовину нефилимом, но мужиком все-таки является. По всему заметно. Со сна у него такая эрекция, хоть пудовую гирю вешай. А раз он мужик, то я его обязательно охмурю. Осечки еще ни разу не было. Вижу, идет на сближение. Стали мы по лесу прохаживаться. Но никаких поползновений! Даже пальчиком ко мне не притронется. Может, воспитание такое, думаю. Полезла целоваться. Сама, первая — представляете? Целуется и он, хотя без энтузиазма. Ну и черт с тобой! Я тоже до поцелуйчиков не очень охочая. Пора переходить к основному пункту программы. По шевелюре его глажу, ласкаю — вроде ничего. Возбужден. Правило как чугуном налилось… Ну все, кажется. Да не тут-то было! Затрясся вдруг, как припадочный, и в сторону. Не пойму, что такое. Вроде не импотент, не педик. Я в растерянности. Тогда он мне во всем чистосердечно признается. Задолго до его рождения, значит, врачи выявили какую-то новую болезнь. Название я забыла. Не то аид, не то аидс. Короче, что-то связанное с поражением иммунной системы. Передается только половым путем, через общий шприц и при переливании крови. За полвека эта болезнь выкосила всех проституток, наркоманов и педиков, а потом перекинулась и на честной народ. Никакие лекарства не помогают. А если что стоящее и придумают, то болезнь мигом видоизменяется и еще сильнее свирепствует. Стали тогда все за безопасный секс бороться. И власти, и церковь, и общественность. Без презерватива никуда ни шагу. А если баба вдруг решила ребенка завести, ее искусственно осеменят, как колхозную телку.
— Так, наверное, неинтересно, — задумчиво произнесла Лилечка.
— Еще бы! Но ничего не попишешь. По-другому они уже не могут. И вот почему. Каждому новорожденному каким-то образом воздействуют на психику. В этом их врачи насобачились. Ставят в мозгах что-то вроде барьера. И все! Ни на что из того, что у них считается опасным сексом, ты уже не способен. Вот в такую беду и вляпался мой Эрикс.
— Ну а если… иначе как-то. Вы меня, Вера Ивановна, конечно, понимаете. — Смыков вдруг вспомнил свою полузабытую кубинскую подружку, умевшую доставлять мужчинам наслаждение разными экзотическими способами.
— Понимаю я тебя прекрасно, извращенец! — покосилась на него Верка. — Но только я не школьница и не шкура вокзальная, чтобы такими делами заниматься. Ты мать-природу за дуру не считай. Она все правильно спланировала. Мужику одно дала, бабе другое. Этим хозяйством и нужно пользоваться. Только от этого настоящая страсть бывает. А все другие затеи — суррогат. Их старики придумали, у которых уже на полшестого показывает…
— Строги вы, однако… — здесь Смыкову крыть было нечем.
Зяблик между тем требовал подробностей:
— Ты прямо говори, получилось у тебя с ним что-нибудь или нет?
— Я тебе, остолопу, уже десять раз говорила — нет! То, что этому Эриксу надо, наша резинотехническая промышленность давно не производит по причине своей полной разрухи и отсутствия натурального каучука.
— Такому амбалу и галоша подошла бы… как раз по размеру.
— Пошел ты знаешь куда…
— Знаю! А еще я знаю, что твоя затея накрылась одним местом! Что нам теперь делать — в Эдеме век вековать?
— Подождите, я вам еще не все рассказала. У них в будущем такие барьеры в мозгу не только по поводу секса стоят. То же самое касается и любых форм насилия. Я, конечно, не все из его рассказа поняла, но человеческую кровь они не могут пролить ни при каких условиях.
— А если война? — удивился Смыков.:
— Воюют там специальные машины, а люди только команды подают издалека. Это у них насилием не считается. Но вы мою мысль, конечно, уловили. Эрикс никого из нас убить не может. Бумажный тигр он, а не вояка.
— А зачем ему нас убивать, — возразил Зяблик. — Догонит, в охапку сгребет, как котят, и обратно доставит. Да еще и в торец натыкает. Это им позволяется?
— Наверно, — пожала плечами Верка.
— Ну раз больше деваться некуда, давайте всем скопом записываться в нефилимы, — как бы подвел итог Смыков.
— Нет, — сказал Зяблик твердо. — Мне пока еще никто в мозгах барьеров не ставил. И если надо, могу любого пришить. Даже такого милейшего человека, как Эрикс.
— Чем — пальцем? — осведомился Смыков.
— Яму надо раскопать, в которой оружие покойных аггелов зарыто. Башка у Эрикса не чугунная, против меча не устоит.
— Ты, урка косорылая, при мне об этом даже не заикайся! — вышла из себя Верка.
— А что такого? Я к нему в гости не напрашивался! — озлился в ответ Зяблик. — Почему он, гад, меня воли лишил? По какому такому праву? Заяц, когда его собаки затравят, опаснее любого хищного зверя бывает! Горло может запросто перегрызть или лапой брюхо разорвать! Потому что жизнь свою спасает! Если ко мне с добром, я тем же отвечаю! А к сучарам всяким и отношение соответствующее.
— Н-да-а, случай сложный, — задумался Смыков. — Лично я на Эрикса зла не держу. Растяпа. Другой бы на его месте нам не так салазки загнул. Но если такая ситуация… В принципе я не возражаю против предложения предыдущего оратора…
— Зато я возражаю! — заупрямилась Верка.
— А тебя никто не спрашивает, — отрезал Зяблик, на лицо которого уже легла недобрая тень готовящегося преступления. — С тобой давно все ясно, с-соблазнительница. Что остальные думают?
— Я не собираюсь здесь оставаться, но и согласие на такое дать не могу, — голос Лилечки дрогнул.