Ей отвечает голос за кадром — Амир. Он немного напряжен, судя по интонации, пытается сообразить, как включить запись.
— Да.
Она кивает. Делает глубокий вдох. Улыбается. Улыбка женщины, не девочки. Смотрит прямо в объектив, и кровь в жилах Тайса Бирк-Ларсена леденеет, когда он слышит голос, который больше никогда не чаял услышать.
Такая красивая, такая счастливая, полная надежд. Он почувствовал, как отчаянное чувство утраты накатывает на него с новой силой.
Она говорит смеясь, голос шаловливый:
— Привет, мама. Привет, папа. — Подмигивает. — Привет, Антон и Эмиль, лучшие в мире телепузики!
А потом вдруг становится такой серьезной, что глаза Тайса Бирк-Ларсена вмиг обжигают слезы.
— Когда вы это увидите, будет понедельник. Вы думаете, что я в гимназии. Но я не там. — Она качает головой из стороны в сторону, хитро улыбаясь, как всегда делала, когда хотела настоять на своем. — Я знаю, вы будете сердиться на меня. Но вы не волнуйтесь. Я вас очень люблю. И со мной все в порядке. Я с Амиром. С малышом Амиром. — Опять улыбка — нежная. — Моя первая любовь. Он вернулся этим летом. Мы встретились…
Ее глаза передвинулись на человека за камерой. Она выглядит смущенной и поэтому смеется.
— Мы не виделись три года, а казалось, что не расставались вовсе. Ты всегда мне говорила, мама: когда это случается, ты сразу понимаешь. И тогда не имеет значения, что думают остальные, что думает весь мир. Когда это случается, когда ты находишь свою половинку, ничто тебя не остановит. И еще ты говорила, что это нельзя упускать.
Низкий гортанный стон поднялся из легких Бирк-Ларсена. Ее голубые глаза смотрят в объектив, прямо ему в душу.
— Мы всегда любили друг друга. Просто нам понадобилось время, чтобы это понять. Мамочка, мне кажется, ты всегда это знала. У Амира есть друг, у которого мы сможем пожить. Я не знаю, как долго. Наверное, пока все не утрясется.
Он подносит камеру ближе, словно какая-то иррациональная часть его мозга верит в то, что перед ним Нанна. Его доченька, живая.
— Я хочу, чтобы вы знали: еще никогда я не была так счастлива. Прошу вас, пожалуйста… Надеюсь, вы меня простите. Думаю, вы сможете. Ведь вы сами убежали из дома. Я помню, как ты рассказывала мне об этом, мама, и в твоем взгляде было столько любви.
Она протягивает руку, прикасается к невидимому человеку за кадром.
— Если мы с Амиром сумеем быть такими же влюбленными и счастливыми, как вы…
Теперь она плачет, а он никогда не мог видеть ее слез.
— Пока, мама, папа. — Она шлет в объектив воздушный поцелуй. — Целую вас, телепузики. Скоро позвоню. Я всех вас так люблю.
Слезы и смех. Камера сдвигается, в кадре появляется стена, изрисованная граффити, ряд велосипедов — это в двух кварталах от их дома в Вестербро, он узнал кирпичную кладку.
А потом Нанна и Амир вместе. Она радостная, искрится надеждой. Он тих и застенчив и не в силах отвести от нее глаз.
Трясущимися руками Бирк-Ларсен положил камеру на пассажирское сиденье, уткнулся лицом в ладони и зарыдал.
Слушание вел сам Поуль Бремер. Пиджак на спинке кресла, синяя рубашка, без галстука — мужчина, занятый делом.
— Теперь мы выслушаем администратора департамента, Герта Стокке. Пригласите Герта, пожалуйста.
Серый человек в сером костюме вошел в комнату, сел.
— Вы знакомы с процедурой. Мы расследуем деятельность департамента охраны окружающей среды, которым руководил Йенс Хольк, и просим вас пролить свет на некоторые моменты.
Стокке кивнул, обвел взглядом сидящих за столом членов совета:
— Как видно из документов, у нас с Хольком состоялась беседа, в которой я попытался донести до него, что мною замечен ряд нарушений с его стороны. Но он не хотел ничего слышать. Я не смог убедить его.
— А потом? — спросил Бремер.
Стокке надул щеки, произнес, тщательно взвешивая слова:
— Я еще не раз поднимал этот вопрос. Но он по-прежнему не был склонен к обсуждению. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что следовало проинформировать кого-то еще… Я приношу свои искренние извинения за то, что этого не сделал. В настоящее время мы разрабатываем систему…
— И сам Хольк, — перебил его Бремер, следящий за тем, чтобы диалог двигался в нужном ему русле, — как мы теперь понимаем, обладал крайне агрессивным темпераментом, убедить его в чем-то было непосильной задачей.
— Он отличался категоричностью, — согласился Стокке. — И очень решительно заявил мне, что все уладит сам. Я не мог не поверить ему.
Бремер сложил под подбородком ладони, словно священник на исповеди.
— Я думаю, мы все вынесли урок из этого эпизода. Насколько я понимаю, вы сделали все возможное в вашем положении. Вопросов у нас больше нет. Благодарю вас…
Хартманн поднял руку:
— У меня есть вопрос, если не возражаете.
Бремер выдержал паузу, потом обронил:
— Прошу, Троэльс.
— Просто хочу еще раз уточнить. Значит, вы никому не сообщали о действиях Холька?
— Никому.
Хартманн взял в руки папку, лежащую перед ним:
— Прошу всех ознакомиться с одним документом. — Он обошел стол, раздавая всем копии, и первому — Стокке. — Это протокол встречи Герта Стокке с Бремером. Они обсуждали посадку деревьев. В протоколе имеются отсылки к приложению, которое отсутствовало в архиве. Я полагаю, оно затерялось, не так ли, Герт?
— Я должен проверить…
— Не нужно. — Хартманн взял со стола вторую папку. — Я уже разыскал пропавшее приложение.
Стокке моргнул.
— Оно хранилось в надежном месте, и поместил его туда не кто иной, как сам администратор департамента. — Жест в сторону Стокке. — Вы, Герт.
Чиновник впился глазами в копию документа.
— Позвольте мне освежить вашу память, — продолжал Хартманн. — Это краткий отчет о вашем докладе Бремеру, в котором вы обращали внимание мэра на «вызывающие беспокойство обстоятельства в действиях Холька», как вы сами пишете. В частности, вы уведомили господина Бремера о ежемесячном перечислении пяти тысяч крон госслужащему Олаву Кристенсену, работающему в департаменте образования — в моем департаменте, но при этом никто из моих сотрудников ничего об этом не слышал. Также вы отмечаете, что нигде не было указано вразумительных оснований для дополнительных выплат Кристенсену.
Бремер налился краской и молчал. Хартманн обратился к остальным членам совета:
— Это приложение не было частью официального протокола встречи, но оно стало тайной страховкой Герта Стокке. Он хотел быть уверенным, что, если что-то случится, его не обвинят в бездействии. — Хартманн схватил листок и потряс им в воздухе. — Вот оно, это приложение. И оно доказывает, что господин Бремер знал о неправомерных действиях Холька задолго до того, как они стали очевидными для всех. Оно доказывает, что мэр скрыл от полицейских информацию, с помощью которой они смогли бы гораздо раньше найти убийцу Нанны Бирк-Ларсен. — Он посмотрел Бремеру прямо в глаза. — У господина мэра есть комментарии? Нет?