Поднимаясь по темной сырой лестнице, она услышала звон бьющегося стекла. Остаток пути Лунд пробежала. Майера она нашла возле двери, он выбивал рукояткой пистолета стеклянную вставку в двери Вилладсен.
— Вы что делаете?
— А вам как кажется?
— Я же велела ждать.
Он выбил еще один кусок стекла, выдавил оставшиеся осколки локтем, сунул руку в дыру и обернулся к ней, подмигнув:
— Вы налево, я направо.
Рукой он нащупывал замок. Раздался скрежет — старый ключ повернулся в старом замке. Потом дверь приоткрылась. Внутри было так же темно, как в ночи за окном. Майер вошел и быстро скрылся во мраке. Она решила двигаться вдоль стены, осторожно, ощущая в правой руке непривычную тяжесть «глока».
В квартире пахло нафталином и лекарствами, котом и стираным бельем.
Три шага, и она уперлась в комод, задела что-то рукой, едва успела подхватить, прежде чем предмет упал на пол. Лунд на ощупь догадалась, что это было: фарфоровая статуэтка, деревенская молочница с ведрами. Беззвучно поставила фигурку на место. Двинулась дальше, наступила на что-то, и тишину разбил механический голос:
— Ваш вес пятьдесят семь килограммов двести граммов.
Она сошла с весов, гадая, что подумал Майер.
— Пятьдесят семь килограммов двести граммов, — повторил голос.
Где-то впереди послышался болезненный стон. Потом шаги. Силуэт. Это был Майер, он шел впереди нее, оружие на изготовку.
Все было тихо. Еще три шага. Дверь направо, распахнута. Затрудненное астматическое дыхание. Она положила пистолет в карман, вошла в дверь, пальцами провела по стене вдоль косяка, нашла выключатель. Нажала на него.
Тусклая желтая лампочка люстры осветила старуху на полу — связанную в лодыжках и запястьях, с тряпкой во рту.
Лунд опустилась, положила руку на плечо женщины, вытащила кляп. Долгий тонкий вопль ужаса и боли вырвался изо рта старухи.
Подскочил, сыпля проклятьями, Майер.
— Где он? — спросила Лунд. — Госпожа Вилладсен?
— Что она говорит? — рявкнул Майер.
Женщина задыхалась, широко разевала рот, не в силах справиться с переполняющим ее страхом.
— Что она говорит?
Лунд посмотрела на него. Потом прислушалась. Он понял, вышел из комнаты в темноту, его ботинки затопали по кафелю.
Она ждала.
«Вы налево, я направо». Остался ли в силе этот план? Да, решила она. Майер был в чем-то похож на нее. Если есть план, то он не меняется. И ты следуешь ему, пока не договоришься о другом. А еще он, как и она, предпочитал работать в одиночку.
Она освободила руки и ноги женщины, велела оставаться в комнате и не шуметь.
Две костлявые руки вцепились в нее.
— Не уходите!
— Я ненадолго. Мы здесь. Вы в безопасности.
— Не уходите!
— Все в порядке. Не бойтесь.
Но морщинистые пальцы не отпускали ее.
— Мне нужна моя палка.
— Где она?
Женщина поводила головой, подумала:
— В прихожей.
— Понятно. — Голос спокойный, ровный. Лунд чувствовала себя именно так. — Оставайтесь здесь.
Она вышла из комнаты, взяла влево.
Кухонные запахи, слив в раковине, пища, кот. Еще одна старая лампа, абажур с оборочками, выцветший до желтизны. Одинокий стул, столик. Полосатые занавески до пола. Мягко колышутся, как будто окно за ними открыто. В ноябре.
Лунд сложила руки на груди, подумала, прошла вперед, осторожно отодвинула ткань.
Боль пронзила ее руку, словно от укуса пчелы, моментальная и острая.
Из-за полосок выскочил человек, вырос черным силуэтом на фоне уличных огней за окном. Он размахивал правой рукой вверх и вниз, вправо и влево.
Еще одна вспышка боли.
Лунд заорала:
— Назад! Полиция!
Стала неуклюже нащупывать оружие, как глупо.
Она пятилась назад, пока ее не остановила стена. Он бросился к ней. И оказался в пятне света. В его руке Лунд увидела макетный нож — короткое лезвие, острое. Опасное.
С ругательствами он замахнулся так близко от нее, что она почувствовала на щеке движение воздуха.
Яростное, безумное лицо, рот разинут, желтые зубы оскалены. Он заревел. Еще один бросок, еще один взмах ножа…
Ее пальцы сжались на рукоятке пистолета. Она подняла оружие, направила дуло ему в лицо.
Глаза Йона Люнге сузились. Лицо покрылось потом. Он был явно болен. Явно безумен.
— Успокойтесь, Йон. Я вас не трону.
Ни звука со стороны Майера. Она догадывалась, что он сейчас может делать. Люнге отступил на шаг. Ее глаза привыкали к полумраку. Она видела его плечи, его руки.
Не сводила с него пистолет ни на мгновение.
— Я ничего не сделал!
Боится, подумала она. Это хорошо.
— Я вас ни в чем не обвиняю, Ион.
Называть его по имени как можно чаще. Снимать напряжение, успокаивать.
Он стал раскачиваться вперед-назад, всхлипнул, уткнулся лицом в ладони. Нож оставался у него в руке. Осознавал ли он это?
— Вы мне не верите, — прохрипел Люнге.
— Я слушаю вас. Для начала положите нож.
Он снова попытался достать ее лезвием. На пистолет ноль внимания.
— Вы больше не упрячете меня за решетку!
Голос безумца. Голос человека в агонии.
— Мы просто разговариваем, Йон. Я просто хочу с вами поговорить, хорошо? В гимназии…
Озлобленный, весь дрожа, на грани срыва, Люнге заорал:
— Мне стало плохо в гимназии! Я пошел в больницу. А когда вернулся, машины не было! Может, я… может…
— Что?
— Может, я уронил ключи, когда меня рвало. Я не знаю!
— Какие ключи?
— От машины! Вы не слушаете, что я говорю.
Его состояние ухудшалось с каждой секундой.
— Вам стало плохо. Я слышу вас, Йон.
Он сделал шаг влево, она видела его в оранжевом свете уличных фонарей.
— Вы заболели и оставили машину. Положите нож, и мы поговорим.
— Я туда больше не вернусь. Они узнают…
— Вы не…
— Йон!
Жесткий окрик из коридора. Лунд глубоко вздохнула. Обернулась. Там стоял Майер. Пистолет поднят. Направлен прямо в голову Йона Люнге. Готов.
— Брось нож! — произнес он тихо угрожающим тоном.