Надо очень любить мужчину, чтобы согласиться на такое предложение. А Наина испытывала к Берти не просто сильное чувство, она преклонялась перед ним, поэтому тщательно соблюдала все условия. Никто, кроме Анастасии, понятия не имел, что скромная, неприметная костюмерша и Берти близкие люди. Они никогда не приходили в театр и не уходили вместе, Наина по-прежнему наблюдала за репетициями из будки осветителя, а Настя Алферова едва кивала ей при встречах. Был лишь один случай, когда Берти продемонстрировал свое истинное отношение к Наине. В труппу к Вознесенскому постоянно пытались попасть артисты. Режиссер был терпелив, давал каждому желающему возможность показать, на что тот способен. Но почти всегда, сыграв сцену, соискатель слышал короткое: «Нет».
Альберт Сергеевич не церемонился. Он не вуалировал отказ словами: «Спасибо. Вам непременно позвонят и сообщат о моем решении». Вознесенский считал, что не следует заворачивать кирпич в бархат, и сразу отсылал тех, кто ему не подходил.
Как-то раз на пробы заявилась известная в те годы актриса Розалия Глаголева. Красивая, уверенная в своей гениальности женщина совершенно не сомневалась, что ее-то Берти примет с распростертыми объятиями и даст главную роль в новой постановке. Обычно артисты показывались режиссеру в своей собственной одежде, но Розалия потребовала наряд по роли. И разозлилась на Наину, когда та принесла ей платье.
– Милочка, я, по-твоему, доярка? – завизжала Глаголева, увидев сценический костюм. – Или почтальонша с толстыми ногами? Что за хрень ты мне приволокла? Размер на беременную слониху!
– Сейчас заколю аккуратно, – почтительно предложила Пряхова. – Мы ведь не шили костюм на вас специально, я принесла, что на складе есть. Не волнуйтесь, очень осторожно булавочками лишнее уберу, вам будет комфортно.
Розалия затопала ногами. Пряхова услышала в свой адрес много нелестного, но не обиделась на скандалистку. Наина прекрасно знала, что некоторым артистам перед спектаклем нужно поскандалить, «подстегнуть» свои эмоции, иначе они на сцену не выйдут.
Для одной очень известной советской певицы, чей голос чаровал миллионы поклонников по всему миру, администратор специально нанимал «мальчика для битья», который попадался под руку дивы минут за пятнадцать до старта оперы. Прима краснела, нападала на парня, раздавала ему пощечины, потом вылетала из-за кулис к зрителям и гениально исполняла арии. В ее жизни был лишь один провал – когда купленная верным помощником «боксерская груша» заблудилась в кулуарах старейшего театра России и вовремя не попалась на глаза исполнительнице главной партии. Пришлось певице выходить к публике, так сказать, не подготовленной, и она завалила спектакль.
Короче, Наина никак не отреагировала на скандал. Затем, как обычно, поднялась к осветителю и через пять минут поняла: сейчас Берти отправит Глаголеву лесом. Таких актрис, как Розалия, режиссер называл «ночной горшок, украшенный бутылочными осколками».
– Блестит красиво, но внутри пустота, ни одной эмоции, только натужное их изображение, – объяснял Альберт Сергеевич гражданской супруге. – Лучше уж ночная ваза с честным дерьмом, чем этакое инженю-пипи в мармеладе.
Услышав от Вознесенского «нет», Розалия взбесилась. Сначала она грохнула о пол бутафорскую лампу, но та не разбилась, потому что была сделана из пластика. Затем, сжав кулаки, кинулась за кулисы и там столкнулась с Пряховой, которая только что спустилась из «гнезда» с прожекторами.
– Это ты виновата! – завизжала Глаголева, схватив Наину за плечо. – Гадина!
Поскольку актрисе уже не требовалось выходить на сцену, Пряхова, не стесняясь, вывернулась из цепких рук знаменитости. Розалия взбеленилась еще больше и залепила костюмерше пощечину. И тут, словно гриб после дождя, около Розы вырос Берти. Вознесенский поддал ногой под зад распустившей руки бабе и прошипел:
– Убирайся вон, скотина!
Что было с Глаголевой дальше, Наина не узнала. Альберт же Сергеевич отвел ее в свой кабинет и сам заварил жене чай. Он не помыл стакан и ложку, высыпал в чайник всю пачку заварки, забыл про сахар, но Пряхова в тот день была беспредельно счастлива. Правда, испугалась, что местная публика начнет судачить на их с режиссером счет. Однако все в театре клеймили позором Розалию и хвалили Вознесенского, который встал на защиту простой костюмерши, осадил зарвавшуюся знаменитость.
А наутро случилось и вовсе чудо. В семь часов утра Берти, никогда не просыпавшийся раньше полудня, вошел в спальню и сказал Наине:
– Давай руку, левую.
Она выполнила приказ.
Альберт Сергеевич защелкнул на запястье жены золотой ажурный антикварный браслет и сказал:
– Носи его всегда. Это тебе в знак моего хорошего отношения.
Пряхова чуть не скончалась от захлестнувших ее эмоций – Берти впервые сделал ей подарок! Следует заметить, что презент оказался и последним, но с того дня Наина никогда не снимает украшение. Расстаться с ним она не согласится даже за все сокровища мира.
Если вы подумали, что Пряхова была для Вознесенского кем-то вроде домработницы, то глубоко ошибаетесь. Каждый вечер, придя домой и поужинав, Альберт Сергеевич оставался за столом в кухне. Наина приносила ему бумагу, кисточки, краски, карандаши, и режиссер начинал рисовать очередную сцену из спектакля, который он собирался поставить. Берти всегда, репетируя одну постановку, думал о следующей. Аккуратно выписывая фигурки, он объяснял жене:
– Это Ромео, а здесь Джульетта. Хотя нет, лучше ей встать слева…
Лист комкался и летел на пол, Берти изображал мизансцену заново. Когда та обретала окончательный вид, он брал черную книжечку наподобие телефонной и тщательно переносил рисунок туда. На каждую постановку был отдельный блокнот. Иногда в нем не хватало страниц, и тогда Наина вклеивала столько листочков, сколько требовалось. Альберт Сергеевич никогда не брал второй блокнот, придерживаясь правила: один спектакль – один альбомчик для набросков. Текста режиссер не писал, делал лишь короткие ремарки, например: «Иванову сидеть», «Орловой упасть и встать», «Володе быть в кулисе». Наина всегда сидела рядом с супругом молча. Но как-то раз Берти вдруг спросил:
– Как тебе? Только честно.
– Ну… Вот он же нервничает? – пробормотала жена, показывая на главного героя спектакля.
– Очень, – согласился Вознесенский. – Ведь только что понял, что жена его всегда обманывала. Трудная сцена для актера. Я не хочу никаких ярких проявлений ярости, всяких там шаблонных швыряний тарелок.
– Может, поставить около него на столик вазу с фруктами? – робко предложила Пряхова. – Пусть он возьмет оттуда гранат и сожмет его в кулаке. Все сразу поймут, в каком гневе герой. Гранат трудно раздавить, и будет ясно – силу обманутому мужу придала ярость. А сок, который потечет, похож на кровь.
Берти отложил карандаш.
– Умница. Я в тебе не ошибся, хорошо придумала.
Наина задохнулась от счастья: вот ради таких мгновений и стоит жить!