Значит, он не может лежать здесь, в снегу, предаваясь грустным мыслям! Он должен идти, идти вперед!
Пу И встал на лапы и снова принялся карабкаться по снежному склону. Лапы болели и скользили, но он не сдавался и вскоре выбрался на край снежной западни.
Теперь он гораздо отчетливее слышал призывный Ленин свист, и впереди показалась ограда парка.
Песик прибавил шагу.
Словно без того было мало неприятностей, внезапно поднялась сырая метель. Идти стало еще труднее, а самое главное – вьющийся перед глазами колючий снег мешал Пу И видеть дорогу, мешал ему видеть приближающуюся ограду.
Песик поднял голову, вслушался.
Сквозь усилившееся завывание ветра совсем близко он расслышал негромкий свист. Пу И наклонил лобик, чтобы преодолеть напор ветра, и стремительно бросился вперед.
И через несколько секунд он проскочил между холодными чугунными прутьями и уткнулся в ноги хозяина.
– Пу И, дружище! Какой же ты молодец! Ты самая настоящая служебно-разыскная собака! – проговорил Леня, подхватив окоченевшего песика на руки и торопливо спрятав его за пазуху, чтобы отогреть и успокоить.
Проваливаясь в глубокий снег, Леня зашагал прочь от ограды и скоро вышел на подъездную дорогу, где ждала его машина.
Забравшись в салон, он включил печку, достал из-за пазухи песика и внимательно осмотрел его.
Пу И здорово замерз, лапы его обледенели, но он держался молодцом. Леня закутал его в свой шарф и только тогда потрогал ошейник и осторожно отстегнул пластмассовый контейнер. Затем он достал телефон и набрал Лолин номер.
– Курьер прибыл, – сообщил он в лучших традициях старого шпионского боевика. – Посылка получена.
– Как он? – встревоженно спросила его Лола. – Он не замерз? Он здоров?
– С ним все в порядке, – успокоил ее Маркиз, – пьет коньяк и хвастается своими подвигами…
– Коньяк? – в ужасе переспросила Лола. – Ты с ума сошел! Ты спаиваешь ребенка!
– Лолка, ну где же твое чувство юмора? Не волнуйся, с ним все в порядке!
– С ним-то да, – вздохнула Лола. – А что будет со мной? Или моя судьба тебя нисколько не волнует?
– Включи свет, – посоветовал Маркиз. – Или вызови дежурную сестру, скажи, что плохо себя чувствуешь. При таком раскладе киллер не посмеет к тебе сунуться, а завтра утром я тебя заберу…
– Тебе хорошо говорить, – пробормотала Лола, прежде чем прервать разговор, – а мне тут до утра трястись… в самом лучшем случае! – Она горестно вздохнула и добавила: – Обещай, что будешь хотя бы иногда вспоминать обо мне и показывать Пу И мои фотографии…
Из трубки доносились короткие сигналы отбоя, так что Маркиз не расслышал ее последние слова.
Лола чувствовала себя ужасно, но ее утешало сознание, что хотя бы Пу И спасен.
Однако нужно было как-то дождаться утра.
Лола устроилась на кровати, но на этот раз о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Если раньше на нее благотворно влияло присутствие Пу И, его ровное дыхание, сонная возня под боком, уютное сопение, то теперь она осталась одна, совершенно одна!
Хуже чем одна. Она осталась вдвоем со своим страхом.
Лола села на кровати, обхватив колени руками, и прислушалась.
Какой-то странный, подозрительный звук нарушал ночную тишину.
Ровный, негромкий, отчетливый стук. Как будто кто-то выбивал ритм кастаньетами.
Лола обвела комнату взглядом, пытаясь найти источник этого звука.
В комнате не было никого, кроме нее самой. Но звук раздавался именно здесь, внутри комнаты…
Она сосредоточилась, замерла… и поняла, что это за звук. Это стучали от страха ее собственные зубы.
Ну разве можно так распускаться! Разве можно так поддаваться страху! Ей нужно только продержаться до утра, а там этот ужас кончится, она уедет из санатория, вернется домой, к своему дорогому Пу И…
Но до утра еще очень далеко, а под окнами санатория бродит убийца, и он в любую минуту может забраться к ней в номер.
Ей показалось, что он уже подкрадывается к окну…
Лола стиснула зубы, сжала кулаки и попыталась вспомнить какой-нибудь героический театральный монолог, который помог бы ей вернуть утраченное самообладание. Как назло, в голову не лезло ничего подходящего к случаю, наоборот, в памяти всплыли какие-то страшные детские стихи:
Проснулись портреты и блещут белками,
Скелеты вернулись, скрежещут клыками.
Бай-бай и не бойся – тут жили веками
И спали веками тут каждую ночь…*
Эти стихи явно не прибавили ей оптимизма, тем более что дальше там было вовсе про нее:
Кто умер – уже ничего не боится,
Кто жив – так ему в этом замке не спится…
– Я-то пока еще жива! – воскликнула Лола и вскочила с кровати.
Она прошлась по комнате, обхватив себя руками, и продекламировала в духе тех же стихов:
А вот бы придвинуть к огню табуретку,
А вот бы с тобой раскурить сигаретку…
Курить действительно ужасно хотелось. Лола уже давно завязала с этой пагубной привычкой, когда поняла, как плохо действует табак на ее голосовые связки, но, выкурив накануне сигарету с сестричкой для налаживания контактов, вспомнила божественный, успокаивающий вкус табака… особенно сейчас, в эту страшную минуту сигаретка очень бы ее подбодрила.
Но сигарет у нее не было.
Внезапно Лола застыла на месте, почувствовав легкий, едва уловимый запах табачного дыма.
В первый момент она подумала, что на нервной почве у нее начались обонятельные галлюцинации, однако, принюхавшись, поняла, что вполне реальный запах табака доносится через неплотно прикрытую балконную дверь.
Она шагнула к двери, приоткрыла ее и выглянула на балкон.
Слева от нее на собственном балконе курил Арбузов.
Похоже, не у нее одной бессонница.
Услышав скрип двери, Арбузов повернулся, заметил Лолу и проговорил:
– Вам тоже не спится?
Перехватив ее жадный взгляд, он усмехнулся:
– Угостить вас сигареткой?
– Нет… то есть да… – забормотала Лола, сглатывая слюну. – Здесь же нельзя курить…
– Если нельзя, но очень хочется, то можно, – успокоил он ее. – Приходите ко мне! У меня и коньяк есть…
– Ночью в номер к одинокому мужчине? – Лола округлила глаза. – Я девушка честная!
– Ну так я к вам приду! – усмехнулся Арбузов и ушел с балкона.
Лола заметалась по своей комнате.
Арбузов – не убийца, в этом она не сомневалась. Может быть, и правда – принять его у себя… вдвоем с ним будет не так страшно, как-нибудь пересидим до утра… в конце концов, не изнасилует же он ее! Тем более со сломанной ногой…