— Мы и поведем. Я за машиниста буду, а ты за помощника.
— Вы, значит, в паровых машинах разбираетесь? — произнес Смыков с сомнением.
— Диплома не имею, но тендер от топки отличу, — заверил его Жердев. — Ты пойми, проще паровоза механизма нет. Это тебе не телевизор и не электробритва. Его люди до ума полтора века доводили. Он человеческой руки, как добрая сабля, слушается.
— А не врете ли вы, братец мой? — горячие доводы Жердева почти убедили Смыкова, но не в его правилах было принимать скоропалительные решения. — Что-то у вас все очень просто получается. Берем, шуруем, прорываем, возвращаемся…
— Ну, как хочешь. — Жердев пожал плечами и встал к Смыкову вполоборота, демонстрируя тем самым свои намерения отправиться восвояси. — Топай в Кастилию, а я пойду к своей девахе под бочок завалюсь.
Слова эти так уязвили Смыкова, что он непроизвольно сделал несколько шагов назад, словно пытаясь опередить соперника.
— Ну что, передумал? — сразу оживился тот.
— А далеко эти… паровозы ваши? — хрипло спросил Смыков.
— За полдня доберемся. Еще полдня всякие хлопоты отнимут. Так что следующей ночью будешь Бациллу на болт натягивать, — заверил его Жердев.
Такой аргумент был для Смыкова совершенно неотразим.
Президенту Плешакову, а тем более аггелам железнодорожный транспорт пришелся не ко двору — нечего, дескать, вывозить из родной страны такие стратегические материалы, как стеклянные бутылки, алюминиевые пуговицы и самодельное мыло. Паровозы загнали в тупики, пассажирские вагоны превратили в казармы для национальной гвардии, а машинистов на всякий случай посадили под замок. В самом скором времени предполагалось демонтировать и рельсы — в Отчине давно ощущалась нехватка высококачественной оружейной стали.
Эти интересные сведения Жердев поведал Смыкову по пути к разъезду Рогатка, где, по слухам, стояли на запасных путях несколько эшелонов, ранее совершавших челночные рейсы в Лимпопо. Охраняли их все те же насильно мобилизованные свинопасы, боеспособность которых (а вернее, полное отсутствие оной) ватаге пришлось испытать недавно в Самохваловичах. Кроме того, Жердев был шапочно знаком с их командиром, что могло несколько упростить дело.
— А если ему уже известно о вашем дезертирстве? — поинтересовался Смыков.
— Что тогда?
— Быть такого не может, — уверенно заявил Жердев. — Пацаны мои, наверное, еще до дома добежать не успели. Пока их еще выловят, пока допросят, пока решение по этому вопросу вынесут — неделя пройдет, если не больше. Бардак в Талашевске первостатейный. Каждый бугор на себя гребет. Что правая рука делает, про то даже голова не знает, не говоря уже про левую руку. Не до меня им сейчас.
— А если дров не будет? — уже чисто для проформы поинтересовался Смыков.
— Если дров не будет, принципиально поступим. Заставим население раскатать свои избы по бревнышку, а с саботажниками разберемся по законам военного времени. Зачинщиков в топку, остальных под колеса.
Затем Жердев предался воспоминаниям молодости, касавшимся паровозов, дрезин, стрелок, сортировочных горок, железнодорожных уставов и вокзальных проституток, которых он презрительно именовал «бановым поревом». Из этих россказней следовало, что уже в юном возрасте Жердев объездил на буферах, подножках и крышах весь Союз, принимал активное участие в создании самого мощного в мире локомотива «Иосиф Сталин» и лично предотвратил грандиозное крушение на Транссибирской магистрали, когда из-за происков японских агентов и своих собственных вредителей экспресс Москва-Владивосток едва не столкнулся в туннеле с грузовым составом.
Впрочем, Смыков на болтовню своего попутчика никакого внимания не обращал. Ему сейчас и своих собственных забот хватало. Причем волновала Смыкова не столько предстоящая схватка с превосходящими силами врага на разъезде Рогатка, сколько реакция друзей на его преждевременное возвращение. Кроме того, оставалось неясным, согласятся ли анархисты без раскачки и долгих сборов отправиться в бой. Не было полной ясности и с так очаровавшей его Бациллой. То, что Жердев на словах уступил ее Смыкову, бесспорным фактом купли-продажи являться не могло. Нет в природе существа более капризного и непредсказуемого, чем женщина, особенно если она испорчена чрезмерным мужским вниманием. На памяти Смыкова не раз случалось, что бабы первого сорта, не торгуясь, уступали свое тело и душу всяким недоделанным мудозвонам, а серьезных мужиков просто гнали вон.
Стоило только Смыкову вспомнить Бациллу, и ему сразу становилось нехорошо
— как голодному от запаха пищи или наркоману от отсутствия дозы. Приходилось силой гнать от себя это чудное видение и переключать внимание на что-то нейтральное. Пока они шли полями, Смыков пытался на глаз определить количество воробьев в каждой новой стае, взлетающей из-под их ног, а достигнув железнодорожного полотна, приступил к подсчету шпал, приходящихся на один километр пути.
Вдали уже маячила водонапорная башня и входные семафоры разъезда Рогатка, когда Смыков наконец заговорил:
— В общем, так… Если у нас это дело выгорит, вы Бацилле скажете, что рану получили… Легкую, но неприятную… В интимное, так сказать, место. Для убедительности придется вам мотню прострелить. Вот такое мое условие.
— Не знаю даже, — Жердев почесал голову. — Ты что, слову моему не веришь?
— При чем здесь, братец мой, ваше слово! — возмутился Смыков. — Вы одно говорите, а она другое скажет. Нельзя человека перед выбором ставить. Вредно это. Помните, как раньше в магазинах говорили: «Бери, что дают»? Люди брали, и, кстати, все довольны были.
— Так и быть, согласен. — Жердев протянул Смыкову свою мозолистую и грязную, как солдатская пятка, лапу.
Прежде чем сунуться на разъезд, они обошли его кругом, благо что в высокой железнодорожной насыпи имелись проходы для скота. Вылезать на полотно не решились — вполне возможно, что на водонапорной башне мог располагаться наблюдательный пункт. Небольшой поселок, приткнувшийся к разъезду, казался вымершим. На путях стояли два допотопных паровоза (серии СУ, как на глаз определил Жердев) и с десяток пассажирских вагонов. Двери их были распахнуты настежь, а большинство окон выбиты. Ни единой живой души ни на самом разъезде, ни в его окрестностях замечено не было.
— Чудеса на постном масле, — удивился Жердев. — Давай поближе подойдем.
— Да уж придется, — буркнул Смыков, которому вся эта затея с паровозом вдруг перестала нравиться.
Стараясь держаться под прикрытием кустов, они подобрались к разъезду. Перрон был пуст, а на стене станционного здания известкой было намалевано: «Отправление поездов раз в три дня по мере комплектования составов». Рядом возвышалась огромная поленница, похожая на уменьшенную копию пирамиды Хеопса.
— А ты говорил, дров не будет, — сказал Жердев. — Их тут на десять рейсов хватит и еще останется. Эти чайники вокзальные с каждого пассажира по кубу березы требовали.