Однако вторая половина, менее прагматичная и более авантюрная, велела не пороть горячку и чуть погодить. Открыть карты он всегда успеет.
– Заманчиво, бляха-муха, заманчиво… – вроде бы в сомнениях протянул он с уркаганскими интонациями, меланхолично жуя лимончик. – А вот ежели я никого не найду – тогда как быть, гражданин археолог?
– Помощь следствию зачтётся. Зуб даю, гадом буду, век воли не видать, – в тон ему ответил супермен.
– Ну смотри, я тебя за язык не тянул… Всё, вроде бы, так-то оно так, но есть одна махонькая заковыка… Товарищ полковник Топтунов с завтрашнего дня приказали-с мне отправляться в отпуск, каковой провести в обществе одной очаровательной мамзели…
– В курсе. Вопрос решу за пару суток.
– Верю. Но предупреждаю: ходят слухи, что на зоне через несколько дней могут начаться некоторые… беспорядки. И если слухи подтвердятся, то меня из отпуска отзовут и помогать следствию я не смогу физически.
– Тоже в курсе, – отмахнулся «археолог». – Топтунов уже вызвал подкрепление – солдат из соседней вэчэ и милицию из Шантарска, сама Шевчук обещалась быть… Так что на этот счёт опять же не волнуйся. Хотя это перестраховка: я точно знаю, что Пугач с Баркасом ссориться не намерен, у него какие-то свои делишки здесь. Выпьют водки, пожмут друг другу ласты и разойдутся.
«Ого! – встрепенулся Алексей. – Ты и это уже разнюхал? Оперативно!»
– Иными словами, согласен?
«Знал бы ты, голубь мой милицейский, к кому обратился за помощью, – подумал Карташ. И тут же поправился: – Хотя – ведь запросто можешь знать…»
* * *
…Заперев за гостем дверь и занавесив окно, он включил настольную лампу, нацедил стопочку оставленного коньяку (вот спасибочки за щедрость, гражданин археолог!) и достал карту. Расстелил на столе. Закурил «Мальборо» (ещё раз спасибочки!), всмотрелся внимательнее.
Похоже, Лупень не соврал: это была карта, никакого сомнения. Что на ней было изображено, оставалось тайной Мадридского двора. Но…
Но что-то важное – Алексей чувствовал это печёнкой.
Он допил коньяк («последняя, я сказал!»), бережно спрятал карту в потайной кармашек, затушил окурок, погасил лампу. Из окна на него глядела темнота.
Соболиный питомник, говорите?
А как же скелеты? Труп, найденный Гвоздём?
Целенаправленно распространяемые байки? То, что никто в Парме не видел людей из этого питомника?..
Нет, ребяты, что-то тут не так. Как-то не вяжется история про питомник со всем, что вокруг него происходит… Значит, суперменоподобный археолог, мягко говоря, слепил горбатого. Следовательно, можно предположить, что он и не опер. Кто тогда?..
И ещё Алексей почувствовал, что заступил дорожку силам, которые могут раздавить тебя, как муравья, и даже не заметят. И от этого чувства желание докопаться до истины лишь возросло.
Кто ж мог предположить, что Судьба сама приведёт его к разгадке – да ещё столь заковыристым путём…
27 июля 200* года, 22.05.
Огромный пурпурный шар солнца завис над тайгой, едва касаясь верхушек сосен, и, похоже, остановился, будто раздумывая: опускаться ли ему за горизонт и ещё чуток повременить по эту сторону планеты. Смеркалось, от лагерных строений протянулись длинные тени, воздух наполнился розовым предзакатным свечением. Через три дня, если верить Лупню, перемирятся, и тогда вообще тишь да гладь наступят… А пока заключённые, вернувшиеся от трудов праведных в жилую зону, закончив перекличку, понемногу угомонились, над ИТУ разлилась тишина – лишь орал на кого-то по ту сторону колючки пьяный опер, да лязгало какое-то железо в автопарке, да побрехивали собаки в питомнике за казармами.
Так что если закрыть глаза, то запросто можно представить себе, что находишься не возле охраняемого со всех сторон лагеря, под завязку набитого урками, а в мирной сибирской деревушке дворов эдак на десять, тихой и уютной, которой равно наплевать на землетрясение в Индонезии и на президентские указы касательно полномочий губернаторов, где ползимы нет электричества, передвижная лавка приезжает раз в полгода, а самым страшным в мире человеком считается тракторист Коля, который по пьяни и при посредстве топора страсть как любит ломиться в избу к незамужней Таньке, и остановить его можно, лишь огрев оглоблей по черепушке…
Ежели откровенно, то нельзя сказать, что подобные пасторальные настроения мучили Алексея постоянно, однако сейчас отчего-то нахлынуло. И не исключено, что причиной тому явилось присутствие рядом дочурки «хозяина».
Марии Александровны.
Маши…
Таинственный солнечный свет заходящего и никак не могущего зайти солнца окрашивал её лицо прямо-таки средиземноморским загаром, заставлял короткие, с рыжиной волосы гореть неким потусторонним, мистическим свечением, а глазищи… глазищи, блин, были как у Медузы Горгоны: заглянешь в них – и всё, пиздец…
– Поле, речка, дом с трубою,
Из трубы идёт дымок.
Деревенька притулилась
Вдалеке от всех дорог.
– негромко продекламировал Алексей, глядя на приближающиеся казарму и хозблок.
– Слышен говор над деревней —
Про соседей, про покос,
Купола церквушки древней,
В скирды собранный овёс…
Маша с улыбкой обернулась с переднего сиденья:
– Удивительно в тему. Если забыть на секунду, где мы находимся… Неизданный Пушкин? Или сами написали?
– Вот ещё, такую лабудень мы не сочиняем, – обиделся Карташ за себя и за Александра Сергеича. – Это Серёга Нигматуллин ко Дню Ракетных войск и Артиллерии накропал… А что тут такого, для здешнего интеллектуального уровня – сии вирши будут посильней, чем «Фауст» Гёте.
– Ко Дню Ракетных войск – и такая лирика?
– Ну да. Вы, Марь-Санна, просто финала не знаете. А финал там… э-э… А финал там вот какой:
– Вдалеке закат пылает,
Слышится собачий лай,
Кто-то с песней вечеряет —
Красота, раздолье, рай…
Хорошо глядеть с опушки,
Вороша ногой траву, —
Прислонившись к дулу пушки,
Наведённой на церкву!
– Да уж, – фыркнула Маша, – жизнеутверждающе, ничего не скажешь. Пушкин на Дне Артиллерии отдыхает… А ваш Серёга, оказывается, парень с юморком. Он за эту нетленку, случайно, на «губу» не залетел?
– Не-а, – весело ответил Алексей. – Наоборот. Заму по воспитработе очень понравилось.