– А вот тут уж – на всё воля аллаха. Но не должны: им ещё вертолёта ждать.
Алексей вздохнул. Искала его деятельная натура приложения сил – и вот пожалте, нашла…
Нет, ему по-прежнему не было страшно, скорее просто интересно, жутко интересно… однако, господа офицеры, ежели рассуждать здраво, то ничем иным, кроме как глупостью, безрассудством и самоубийством, их поход назвать нельзя. Трое мужиков, не считая девки, – против вооружённой охраны прииска, против уголовного спецназа! А ещё и девку под пули подставляем… Он посмотрел на спутников.
Машка, вот же зверь-баба, шла вперёд как заведённая, упрямо прикусив губу и глядя прямо перед собой из-под сведённых бровей. Гриневский же, шалопай уркаганский, двигался вроде как даже весело – отгонял комаров веточкой и радостно щурился на солнце. Ну да, ну да, почуял свободу – да ещё и возможность искупить вину перед обществом опять же…
К вечеру небо затянуло тучами, стал накрапывать мелкий дождик – бесконечный, как тайга, и унылый, как пеший переход по ней. Быстро темнело.
– Стоп, – сказал наконец Гена и шумно перевёл дух. Потянулся, сбрасывая с плеч рюкзачок, – дальше не пойдём, промокнем на фиг…
– Смотрите! – Маша вдруг вытянула руку, указывая на бурелом слева по курсу.
Алексей вгляделся. И впрямь: за серыми нагромождениями поваленных деревьев отчётливо угадывался тёмный силуэт, напоминающий косо воткнутый в землю крест. Причём явно сие было человеческих рук творение – уж слишком правильных форм.
– Что это, как думаете? – отчего-то шёпотом спросила Маша.
«Аспирант» же молча достал топорик и двинулся к бурелому. Карташ пожал плечами и пошёл следом…
Самолёт.
Алексей сунул сигарету между губ, прикурил со второй попытки – пальцы дрожали, всё ж таки давненько он не ходил в столь длительные пешие прогулки…
Крошечный двухмоторый «ан», свалившийся посреди тайги неведомо когда и неведомо по какой причине – но, судя по всему, очень давно. Борта проржавели, сквозь фюзеляж проросли крепкие осинки и прочие лопухи. Дверь нехотя подалась, когда Гриневский потянул за ручку, – и вдруг с шумом отвалилась, упала на жухлую листву, разбрызгивая дождевые капли, как крышка гроба. А в кабине… Маша испуганно ойкнула, даже Алексею на миг стало не по себе – в кабине, на истлевшем кресле первого пилота, сидел натуральный скелет и таращился на незваных гостей пустыми глазницами. Ухмылялся приоткрытым ртом. Правая костяная рука лежала на колене, прихлопнув ржавый пистолет – «ТТ», машинально определил Карташ.
Второе кресло пустовало.
– Однако, – негромко прокомментировал Геннадий. – Чего только в тайге не найдёшь…
Он потыкал носком сапога порог – не провалится ли – осторожно поднялся и скрылся в салоне. Самолёт качнулся со скорбным скрипом.
– Там змеи могут быть, господин археолог! – запоздало предупредил Карташ. И добавил вполголоса:
– Любят они такие укрытия…
– Гляди-ка, начальник, – Гриневский аккуратно, чтобы не потревожить кости, колупнул пальцем обшивку кресла под черепом, и на ладонь ему упала какая-то металлическая хреновинка. – А здесь весело было…
Алексей наклонился поближе. Пуля. Пистолетная пуля, немного деформированная… И только теперь он заметил, что в отвалившейся дверце имеют место несколько аккуратных дырочек. Стреляли явно снаружи.
– Чудны дела твои, господи, – в кабине показался «аспирант» с расползающимся от дряхлости холщовым мешком, спрыгнул вниз, бухнул мешок на землю.
Мешок развалился окончательно, и на прелую хвою веером разлетелись пачки красных купюр в банковской упаковке. Старые «червонцы».
– И таким добром там – весь салон набит, – сообщил «археолог», отряхивая ладони.
– Мама моя, – Маша наклонилась, осторожно взяла пачку, – это сколько ж здесь?
– Старыми – миллиона на два, – усмехнулся Гена, – а по нынешним временам – даже на антиквариат не сгодятся. Гнилые к тому же…
– Интересное кино… – Алексей поднял воротник бушлата. – Что ж его, самолёт этот, получается, сбили?
– Не факт, – возразил Гриневский. – Мог и сам шмякнуться. А мог и напарничек этого, костлявого, принудить сесть. Второе-то кресло ведь пустует, а по одному никто не летает…
– А почему тогда второй деньги не забрал? – тихо спросила Маша.
Таксист пожал плечами.
– Всяко могло быть, – философски ответил за него Геннадий. – Друг друга постреляли, а второй снаружи был, его тело зверьё потом растащило… А могли и местные, какие-нибудь мимо проходящие охотники услышать, что самолёт упал – да и поспешили на помощь, с ружьями да рогатинами. А что такого, пилотов в расход, деньги, естественно, себе, а тайга – она всё спишет… В те годы старатели по государственным золотым приискам знаете сколько зарабатывали? А ежели одному такое богатство? Да вот что-то не срослось…
– В общем, тёмная история, – подытожил Алексей.
– Так где ночевать будем? – подал голос Гриневский. – Дождик усиливается.
– А можно прямо тут, под фюзеляжем. Сухо и бумажек много, на костёр хватит до утра, – сказал «археолог».
– Вот уж нет, – решительно заявила Маша. – Ещё рухнет на нас такая махина… Да и рядом со скелетом что-то не хочется ночевать.
– Тоже верно, – сказал Карташ. – Предлагаю денежек набрать, сколько унесём, и передислоцироваться вон туда – там как будто скальный уступ виднеется, под ним и переждём…
– Такие деньжищи – и только на растопку, – покачал головой Гриневский. Цыкнул зубом:
– И впрямь, гражданин «аспирант», – чудны дела твои, господи…
К счастью, дождь закончился к полуночи.
* * *
– Люди!
Когда за сотни вёрст от жилья слышишь человечий голос, то реакции могут быть самые различные – от буйной радости до леденящего страха. Всё зависит от того, насколько желательна тебе самому встреча с другим человеком. Как это ни странно, большинство из тех людей, что бродят по тайге, вовсе не жаждут встреч с себе подобными.
Крик донёсся из оврага, мимо которого они проходили.
– Падай! – выпалил Гена и первым рухнул на землю, одновременно сбрасывая с плеча автомат.
Карташ прыгнул к замешкавшейся Маше, обхватил её за талию, завалил за осину и сам упал рядом.
В них никто не стрелял. В общем-то, трудно ожидать, что сначала предупредят окриком, а потом начнут садить из всех стволов. Это надо чтобы враги были или очень благородные или очень дурные. Однако ежели в экстренных ситуациях будешь сперва рассуждать, а потом уж действовать, долгожителем не станешь. Лучше повиноваться рефлексам, лучше перебдеть. И плевать, что глупо и смешно они выглядят в чьих-то глазах… Зато поживут ещё, даст бог.