– Петрович, как думаешь, до лета просидят? – вели умные разговоры старики.
– А то. Видишь, в форме. Военные, стал быть. Военные, они крепкие, их тому учат.
– И до осени просидят?
– Не-е, эт вряд ли. Без зарплаты так долго не протянут. Люди все ж таки. Человеки.
Непрекращающийся шум и гам с самого утра стоял у стен больницы, вызывая у пикетчиков головные боли. К тому же чувство голода, возобновившееся еще засветло, разъедало и без того измученные нерегулярным питанием желудки. Однако в сложившихся обстоятельствах покинуть место забастовки не было никакой возможности. Приходилось терпеть и ждать.
После двенадцати внезапно распогодившаяся весна стала припекать совсем уже теплым солнышком. Зрителей разморило. Кое-кто отлучался на обед, самые стойкие расстелили прямо на газонах одеялки и, присев на них, устроили импровизированные пикники. Потянуло соблазнительным запахом лука, чеснока и квашеной капусты. Все пространство наполнилось дружным чавканьем, чмоканьем и покрякиванием от сытого удовольствия.
– Может, и этих покормить? – предположила сердобольная старушка, уплетающая за обе щеки булку, густо смазанную клубничным вареньем.
– Сдурела баба, – сразу же возразили ей. – У них же голодовка. Понимать надо. Все дело хочешь испортить.
– Да я так, подумала только.
– Подумала она. Вот из-за таких думающих народные восстания и проваливаются.
Короткий диалог прекратился, и вновь стало слышно только синхронное жевание.
Капитан, чтобы не поддаться соблазну, отвернулся от массы, называемой электоратом, и тоскливо взглянул на Смурного. Лейтенант, вытаращив глаза в безмолвном ужасе, с отрешенностью зомби взирал на пир во время чумы. Из безвольно открытого его рта веревкой свисала и методично капала обильная слюна. Подбородок мелко дрожал, а нездоровый блеск покрасневших белков заставлял сомневаться в психической нормальности Владимира Эммануиловича.
Мочилов тихонько толкнул локтем своего товарища. Лейтенант упал, но признаков жизни не подал.
– Эй, – потребушил его плечо Глеб Ефимович. – Эй! – громче крикнул он. – Очнись.
Встряска помогла Володе прийти в себя. Он глупо проморгался, осмысленно посмотрел на капитана и, хлюпнув носом, зарыдал.
– Не могу я больше, Глеб Ефимович, – глотая слезы, фальцетом завыл он. – Хоть режьте меня, а не могу-у-у.
– Мальчишка совсем, – с покровительственной любовью заметил Мочилов. – А парень что надо, с характером. Толк будет.
Затем он положил безвольную голову лейтенанта к себе на колени, погладил ее задубелой, не привыкшей раздавать ласки рукой. Помолчали.
– Ладно, – отрезал какие-то свои, только ему известные, мысли капитан. – Прекращаем это дело. Все равно от него толку мало. Идем.
– Куда? – подняв заплаканное лицо, с надеждой спросил Володя.
– Ко мне домой. Угощать буду.
Не веря своим ушам, Смурной робко улыбнулся. Нормальный, сытный обед казался ему чем-то из области фантастики. Словно с ним уже такого никогда не должно было бы быть.
Измученные голодом, холодом и огромной популярностью, пикетчики поднялись на дрогнувшие от слабости и долгого сидения ноги и покинули изумленную, возмутившуюся кратковременностью впечатляющего события публику. Они оставляли победу в этом нелегком сражении за болезнью и врачами, отступали на исходные позиции, но не сдавались. Оба преподавателя знали – решающая схватка еще впереди. И в ней они стоять будут насмерть.
* * *
Удрученные курсанты шествовали по улицам города, не спеша возвращаясь к стенам родного общежития. Не оставалось сомнений в том, что они пошли по ложному следу, потеряв на этом целый день. А Мочилов, между прочим, будет от них ждать отчета о проделанной работе к концу недели.
Это уже через два дня, а у них пока на дурковедов ничего нет. И какие же после этого из них следователи? Да никакие!
Грустные мысли роились в склоненных к земле головах. Скоро уже стемнеет, а преступник, интересующий группу курсантов, до сих пор промышлял только днем. Значит, после заката они при всем желании его не поймают.
От сознания безысходности никто из товарищей даже не подумал о том, чтобы рассредоточиться, на манер незнакомых друг другу автономных граждан, чего они придерживались всю последнюю неделю. Ребята, выйдя из двора, в котором находилось так называемое модельное агентство, так и держались вместе, прокладывая путь к школе.
– А я сегодня ни одной бутылки не собрал, – попробовал завести разговор Пешкодралов, но ему никто не ответил, и парень замолчал.
Шли молча, не глядя друг на друга, потому что знали, что встретят во взгляде каждого из них пустоту и отчаяние. Дело медленно, но верно проваливалось, переходя в разряд нераскрываемых.
Курсанты свернули на Пролетарскую. Здесь они два дня подряд старались выследить коварного преступника. Вон, справа, да и слева немного, измученный Утконесовыми асфальт на пешеходной части. И сейчас через образовавшиеся рытвины спортивно прыгают многочисленные прохожие.
Некоторые из них оступаются, поражая остальных богатством и многообразием российской лексики. Ребята без вдохновения посмотрели на развороченный тротуар и пошли вдоль дороги.
Мимо проносились машины. Иномарки выкатывали из-за спины с порядочной скоростью и исчезали где-то у горизонта во мгновение ока. Старенькие отечественные автомобили не спеша и степенно проползали мимо, словно попутно любуясь красотами вечереющего города, без суеты притормаживали на перекрестках, а потом долго и со знанием дела заводились. Размереннее их преодолевал расстояние разве что одинокий велосипедист, меланхолично покручивавший педали. Он с трудом обогнал пятерых курсантов и потом долго еще маячил впереди, прежде чем скрыться за поворотом.
Леха подотстал немного от остальных, по привычке высматривая под ногами пустые бутылки и жестяные пивные банки. Если какая-нибудь из них находилась близко, парень подбирал ее и складывал в неизменную свою сумку, рассуждая, что запасливость никогда вредной еще не была.
– А где это наш Пешкодралов? – первым заметил отсутствие Лехи Кулапудов и, приостановившись, оглянулся назад.
Пешкодралов в это время как раз ошивался у скамейки, подбирая два неплохих экземпляра из зеленого и коричневого стекла.
Братья тоже притормозили подождать. Только Санек, погруженный в мысли о количестве извращенцев и нетрадиционно ориентированных людей на душу населения, продолжал идти дальше, не замечая внезапного одиночества.
Он не заметил также, как за спиной особенно свирепо взревел мотор, скрипнули на повороте тормоза и черный мотоцикл с лысым наездником-рокером пронесся мимо, обдав Дирола попутным ветром. Плечо резко дернулось, и Зубоскалин, отшатнувшись, прошел несколько шагов, чтобы не упасть.
Курсант обомлел, догадываясь, что секунду назад произошло. С него сорвали сумочку! Какой-то недоросток байкер в черных очках и уделанный блестящими заклепками только что сорвал с него сумку! Дирол оторопел.