Афанасий Михайлович широко и неопределенно взмахнул рукой, видимо что-то этим жестом пытаясь сказать, но затормозил движение на половине, безвольно уронив широкую ладонь.
– Да-а, – протянул он и цокнул языком, удовлетворясь мыслями, одному ему известными. – Однако пройдемте в мастерскую, – встрепенувшись, пригласил он.
Этого Санек боялся более всего. В замкнутом пространстве убежать в случае опасности было бы труднее, однако выбирать не приходилось, дабы не вызвать подозрений у преступного элемента. Дирол робко согласился и обреченно стал подниматься по видавшей виды лестнице.
Внутреннее убранство агентства мало чем отличалось от обшарпанного подъезда. Разве что, помимо пыли и пауков, в офисе, состоящем из единственной комнаты, находился старенький фотоаппарат на треноге, видимо переходивший по наследству из поколения в поколение как фамильная ценность.
– Ах, мадам, – мечтательно-поэтично, нараспев произнес толстый, – эта аппаратура заткнет за пояс любой суперчувствительный современный образец. Новая мода заставляет нас обращаться к старине.
Стиль ретро сейчас на пике своей славы. Знали бы вы, сколько денег нам пришлось отдать за нашего трехногого друга.
Решив, что шутка удалась, Афанасий Михайлович от души рассмеялся, отчего стекла в единственном окне тонко зазвенели.
– А где остальные модели? – осторожно спросил Дирол. Курсант, попав в логово зверя, решил время даром не терять и выведать обо всех членах преступной группировки.
– М-м-м, – недовольно протянул толстый, не желая говорить правду. – Они в очередном отпуске.
– Все?
– Абсолютно. Люблю, знаете ли, делать широкие жесты. Работа – так до умопомрачения, отпуска – так всем сразу. Верно, Никита?
– Чистая правда, – не моргнув глазом соврал маленький. – Однако время идет, – напомнил он. – Не мешало бы начать съемки.
* * *
В конце шестого часа у следивших за агентством курсантов и пятого, неизвестного, появились серьезные проблемы. Узкий, и без того раздолбанный асфальт к этому времени стал походить на барханы великой пустыни Сахара. Не осталось ни одного сантиметра, который можно было бы разворотить отбойным молотком. Мрачный дворник, вылизавший двор до головокружительной чистоты, разве что не помыл его с порошком.
Подметать, как ни крутись, больше нечего было. Тяжелее всего было смотреть на бича, третий час изучавшего немногочисленные закутки двора в поисках недостающих бутылок. Ну не было их здесь! Однако приходилось делать вид, что он, бомж, еще надеется что-то найти. В довершение картины выжатый как лимон любитель здорового образа жизни в зеленом трико медленно волочил ноги, хватаясь одною рукой за стены, а второй удерживая сердце в груди. И все-таки тренировок своих он не оставлял, словно готовясь к Олимпийским играм.
Кулапудов незаметно дал знак «внимание» своей команде и подошел к Утконесовым.
– Огонька не найдется? – спросил он курсантов, делая вид, что совершенно с ними не знаком.
– И мне, если можно, – вставил бомж.
Братья достали сигареты, и все задымили.
– Что-то давно нет Дирола, – выпуская клубы сизого дыма, заметил Венька. – Нехорошо это.
– Думаешь, они его раскусили? – спросил Антон.
– Не исключено.
– Давайте, я сбегаю в школу, Мочилова попрошу, чтобы подмогу прислал, – вызвался Пешкодралов.
– Не время, – отрезал Венька. – Попробуем выйти из положения своими силами.
– Произведем задержание, – догадался Андрей.
– Вот именно. Действуем быстро, слаженно, без шума и пыли. Все поняли?
– Да, – ответило три голоса.
– Задача такая: я захожу первый в подъезд, Антон меня прикрывает сзади, Андрей блокирует выход на крышу, Пешкодралов стоит на стреме. Далее действуем по обстоятельствам. Пленных не брать, раненых пристреливать на месте, не давать им уйти ни при каких обстоятельствах.
Все уяснили?
Посуровевшие курсанты молча кивнули.
– Можно вопрос? – серьезно спросил Пешкодралов.
– Валяй.
– Оружие дадите?
– Бог подаст.
– Понял.
– Отлично. Тогда расходимся по местам.
В мгновение ока двор опустел. Только подозрительный пенсионер, оставаясь на улице, рухнул в самом центре, меж навороченных Утконесовым барханов, лишившись последних сил, запекшимися губами глотнул воздуха, неверной рукой достал из кармана блокнот с ручкой и внес новую запись в него.
В это же время в агентстве разыгрывалась целая драма.
Наснимавши Зубоскалина во всех мыслимых и немыслимых позах, служители муз и творческие натуры стали приставать к модели с совершенно непотребной просьбой.
– Но я не могу, – жалась девица, стыдливо прикрывая декольте обеими руками.
– Как вы не понимаете, это же последнее слово в фотоискусстве, – распалялся толстый, нервничая все больше от глупого упрямства Дирола.
– Обнаженная натура со времен античности не была развратной и не воспринималась непотребно. В рамках великого искусства это нисколько не стыдно. Напротив, вы можете гордиться, что такие титаны благородного занятия, как мы, попросили у вас этакую малость. Детка, слава немыслима без возвышенной анатомии. Уясните это.
Однако несмотря на все усилия служителей муз, юная леди ни в какую не соглашалась на лестное предложение, проявляя, с точки зрения Афанасия Михайловича и Никиты Поликарповича, непростительную глупость.
– Вы лишаете современный мир и грядущие поколения одного из лучших и возвышеннейших шедевров, – увещевал толстый. – Верно я говорю, Никита?
Никита считал, что верно, однако упрямство модели этим не пересиливалось.
– Поймите, милочка, вы от этого только выиграете.
Афанасий Михайлович заметно раздражался и нервничал. Голос его становился громче, слюна возмущения брызгала, оседая на потомственном дворянине, очень терпимо относящемся к этакому поруганию его величественной персоны.
– Нет, дорогая моя, вы у меня сниметесь в первозданном обличье Евы. Пусть мне придется вас силой принудить к позированию.
Бог видит, это только из добрых побуждений, – приближаясь к Саньку, говорил толстый, одновременно закатывая рукава белого, с двумя жирными пятнами пиджака. – Вы меня сами благодарить будете.
Потом, когда осознаете, какое благо я для вас сделал. Сбросьте эту недостойную гибкого стана хламиду. Откройте миру очарование вечной красоты.
С этими словами пухлые, крепкие руки обхватили Дирола за место, в котором предполагалось нахождение талии, и пальцы-сардельки, быстро перебирая ткань, бесстыдно стали поднимать юбку. Санек попробовал вырваться, но не тут-то было. Словно очутившись в крепких тисках, парень не мог просто пошевелить рукой, не говоря уже о полнейшем отсутствии возможности размахнуться и ударить слишком ревностного фотохудожника.