Прекрасная музыка захватила слушателей с первых аккордов, все замерли, боясь упустить хотя бы мгновение, и только Катин преподаватель с гордостью смотрел по сторонам, как будто предлагая всем разделить свое восхищение любимой ученицей. Звучал концерт для скрипки с оркестром Яна Сибелиуса. Оркестр рассказывал о суровой красоте северной природы, о волнах, разбивающихся о скалы фьордов, о мужественных людях, о великой силе человеческого духа. Слушая скрипку, люди видели то чайку, касающуюся волн, то девушку, ждущую своего любимого с моря.
Григорий чувствовал душой, что Катерина заворожила своей игрой весь зал. Крытый не мог сказать, что ему не нравилось то, что он слышал, хотя на свой вкус он предпочел бы что-нибудь более простое. На классической музыке он не мог сосредоточиться, привык к песням, где слова ложатся на сердце.
Постепенно музыка стала просто фоном для его мыслей. Он вспомнил свою молодость, таежный край, куда еще при социализме попал на лесоповал.
Тогда Григорию стукнуло двадцать пять. Юбилей он справил в пересылке кружкой чифиря – и баста. Был у них на этапе паря, цыган по национальности. Сел он за угон автомобиля. Ох и уморный парень! Говорил – ничего не могу с собой поделать, как тачку новую увижу! В крови, говорил, сидит. Дед лошадей воровал, а я, значит, лайбы! Так вот этот самый цыган на гитаре такое делал, что скрипка молчала бы рядом!
«Да, прошло то время! – невольно взгрустнул Григорий. – Раньше все понятно было: кто комсомолец, кто блатарь! Кто работяга, кто композитор! А сейчас…»
Он вспомнил недавний эпизод…
Поднимался Крытый под вечер к себе в квартиру и уже почти вставил ключ в замочную скважину, как услышал голоса на верхней лестничной клетке. Отчетливо бубнил ранний юношеский басок, ему вторил другой и аккомпанементом присоединялся шальной девичий смех. Смотрящему до этих малолеток – как прицепу до «Запорожца». Но тут его нос уловил знакомый запах жженой листвы.
«Травку курят, поганцы!»
Крытый не спеша поднялся к ребяткам.
Григорий меньше всего претендовал на роль воспитателя, но допустить, чтобы наркоту курили около его двери, он не мог!
Два киндера-переростка с блестящими глазами и глуповатой улыбкой на губах, рыжая худосочная девица их возраста и бритоголовый парень чуток постарше, явно отдающий предпочтение штанге, а не шахматам. Последний как раз сделал затяжку и, глянув на поднимающегося Григория, нехотя спрятал «косяк» за спину.
– Так, ребятки, дружно собрались – и на выход! – без долгих предисловий поставил ультиматум Григорий. Сказал – как отрезал, без всякого варианта на обсуждение.
– А что, постоять нельзя? – тоном базарной торговки, вынужденной отбрехиваться от обманутых покупателей, заявила девица.
Крытому до смерти не хотелось разводить полемику или применять силу. Конечно, ему ничего не стоило зайти в квартиру и позвонить кому-нибудь из своих «торпед» – потом сопляки за километр бы обходили этот подъезд! Но Григорию было западло шугать пару малолеток. И оставить все как есть он тоже не мог. Один раз спустишь – повадятся ходить, а для ментов это чистый подарок! Только дай повод!
– Мне что, второй раз повторять?! – цыкнул на парней положенец, совершенно игнорируя вопль девицы, зенки которой уже счастливо блестели, а под ногами валялся использованный шприц.
– Мы уйдем, но почему мы должны уходить? Мы никому не мешаем… – начал один из переростков, но тут вперед подался квадратный парень, явно решивший заработать пару очков на глазах всей честной компании.
– Отец, в самом деле! Какие предъявы?
– Предъявы, говоришь, какие? – Крытый начал входить в тихое бешенство. Этот нагловатый тип сразу же не понравился ему. – Если я тебе предъявлю, бакланчик, ты утонешь! Ты срешь дома? Нет? А почему ты решил, что у меня дома срать можно? Бери свою кодлу и вали скорее, пока я только разговариваю!
Типчик покосился на пудовый кулак Рублева, заметил синие отметки на пальцах, говорящие о нелегких годах, проведенных «за хозяином», и интуитивно понял, что лучше брать ноги в руки и валить по-быстрому, пока не стало худо.
– Ты чего, мужик? – опять подала надрывный голос девица. – Ты знаешь, с кем, в натуре, базаришь?!
На счастье обдолбанной компашки здоровяк повел себя правильно.
– Заткнись, Киса! Вали вниз!
– Ты чего, Вик?
– Вали, я сказал! Татарин, держи ее! Все, мы уходим, – это уже было сказано для Крытого.
– И забудьте этот подъезд, – добавил вслед Григорий.
Звонить не пришлось, Катя была дома. Она как раз открыла дверь и презрительно посмотрела в спину спускающимся. По ее взгляду Григорий понял, что она знает ребят.
– Чего это ты на них рычишь? – полюбопытствовала девушка, пропуская Григория в квартиру.
– На них не рычать, им жопы бить нужно! – высказал Крытый свое отношение к подросткам.
Рублев сам не раз давил «косяка», особенно на зоне, где житейских удовольствий оставлено законом минимум. На воле смотрящий баловался анашичкой редко, предпочитая для души спиртное. Колоться Рублев никогда не пробовал и не собирался. Да и вообще к наркоте относился с легким презрением.
Его задело не то, что сопляки в столь раннем возрасте курят дурь и ширяются, а то, как нагло они это делают, почти у всего дома на виду, ничего и никого не боясь и не стесняясь! Да еще и огрызаются в ответ!
– Попробуй тронь! Веркин папаня такое устроит! Да и у Барса предок тоже крутой!
– А кто у нас Веркин папаня? – ухмыльнулся Крытый. Ему было, в общем-то, наплевать на молодых наркош, но задел тон племянницы.
– Он депутат какой-то!
– А чего же дочь по подъездам трется?
– А она у него отмороженная – из дома постоянно убегает. Наркоманка.
– Сколько же ей лет?
– Четырнадцать.
– С ума сойти! – невольно вырвалась у Крытого. Он думал, что рыжая девица старше…
Сейчас, вспомнив недавний случай, Григорий задумался.
«Почему получается так? Папа – депутат, денег в семье полно, а дочь шалава и наркоманка? – Невольно он посмотрел на свою племянницу, вдохновенно играющую на сцене. – Ведь она мне как дочь стала! – признался сам себе Крытый. – Что я ей в жизнь принес? Да, на краюху хлеба кроить не нужно, как было, когда она со стервой бабкой жила. Ну а в другом?»
Крытый на миг закрыл глаза, припоминая. Вот они с кентом бегут по стройке. Григорий видит свою девочку почти без сознания от пережитого, и «АКС» у ее ног, и расстрелянные гильзы под ногами. И два трупа. Тогда ей было пятнадцать лет…
«Все сделаю для нее! – с силой, бешено ворвалась в мозг мысль. – Учиться за границей будет, если захочет, замуж отдам за человека достойного! Пусть только кто попробует обидеть мою девочку!»
Григорий разжал кулак и недоуменно посмотрел на побелевшие костяшки. Только сейчас он сообразил, что музыка стихла. Смотрящий рывком поднялся и захлопал. Хлопки одиноко прозвучали в зале, и Григорий, бросив быстрый взгляд по сторонам, сел.